Чёрный караван - [14]

— Смотрите, не берет. Нищий, голяк… Шестеро детей. Клочок земли. А какая гордость! Ну, что вы на это скажете?

Петросов усмехнулся:

— Как видно, он считает, что этого мало. Покажите ему туман…[15] Накинется.

Я достал новенькие три тумана н протянул старику. Он не взял. Петросов по-персидски прикрикнул на него:

— Бери, глупец! Такие деньги..

— Нет, нет… Пусть эти деньги останутся у вас. Нам хватит и того, что дал всевышний. Ешьте! Если нужно будет, принесем еще.

Старик с обиженным видом повернулся и ушел.

Я снова налил всем коньяку и продолжал:

— Если даже эти нищие знают, что такое гордость, тогда скажите сами — каким сознанием своего достоинства должны обладать мы?

Герасимов поставил на кошму поднятую было рюмку и заговорил. Подробно, приводя доказательства, он говорил о том, что в Кушке сильно влияние большевиков, что они с каждым днем все больше укрепляются, — если войска Закаспийского правительства даже завладеют Мер-вом, им все равно нелегко будет занять Кушку. А под конец добавил, что генерал Востросаблин заодно с большевиками. Последнее меня, говоря по правде, очень удивило. Царский генерал… Заодно с большевиками… Зачем? Какая ему выгода?

Герасимов пояснил:

— Некоторые наши офицеры, господин полковник, неверно понимают слово «отечество». Они думают, что это башня из несокрушимого камня, которой не страшны никакие бури. Им дела нет до того, кто сидит в башне. Они гордятся лишь ее внешним видом. Востросаблин тоже из таких людей. Говорит: «Я служу не политике, а родине. Судьба России на волоске. Ее нужно спасать от вчерашних партнеров». Востросаблин слышал о том, что ваши собираются войти в Закаспий. И теперь о и с большевистским комиссаром Моргуновым денно и нощно укрепляют Кушку, готовятся дать отпор.

Я заговорил о положении на фронтах, подчеркнул, что большевики находятся накануне гибели. А под конец сделал предложение, какого офицеры не ждали: предложил князю ехать вместе со мной в Герат. Вначале он принял мое приглашение за шутку, сказал, что с удовольствием соглашается. А когда убедился, что это всерьез, уже не решился сказать «нет». Только Петросов, хотя и шутливым тоном, высказал опасение:

— Один-единственный князь у нас был. И того вы уводите.

— Будьте покойны, поручик, — ответил я внушительно. — Князь окажется в Мешхеде самое большее дня на три-четыре позже вас. Идти дальше, опираясь на палку, ему будет нелегко. А у нас автомобиль. По приезде обратимся к врачу. Остальное зависит от самого князя. Как он захочет. Мой долг — предложить.

Мысль увезти князя в Герат возникла у меня внезапно. Он и в самом деле был мне нужен. Очень нужен. Что, если теперь вдруг откажется от своего слова? Но он не отказался, залпом выпил еще рюмку и поднялся, сказав:

— Я готов!

У меня стало так легко на душе, словно сбылась самая большая моя мечта.

Когда солнце направило свой клинок вниз, к земле, мы снова пустились в путь.

На месте Джона теперь сидел князь Дубровинский.

7

В Герат мы прибыли в базарный день. Вернее, когда базар уже начал расходиться. Бесчисленные толпы людей, кто пешком, кто верхом или на арбе, кто на ишаке или на верблюде, поднимая клубы пыли, двигались по дороге. Одни торговали удачно и теперь самодовольно похвалялись своими успехами, другие словно возвращались с похорон… Базар кого-то вознес, а кого-то оставил ни с чем. Для меня восточные базары были источником сведений. Тысячи людей разносили с базара новости. Известия, услышанные в базарный день, переходили из уст в уста, попадая немедленно в самые отдаленные уголки страны, становясь иногда причиной самых неожиданных событии.

Недаром я отправил капитана Дейли с таким расчетом, чтобы он застал в Герате базарный день. Капитану предстояло пощекотать уши сотен афганцев неожиданной вестью, заставить их поработать языком. Справился ли он с этим?

Мы въехали на окраину города и вскоре, миновав медресе Улема, остановились перед центральной гостиницей. Я уже бывал здесь и раньше. Среди обширного сада стояли два дома. Большое двухэтажное здание было отведено местным жителям. А второй дом, на восточной стороне двора, предназначался для гостей — европейцев и местной знати. Сюда вели отдельные ворота, комнаты были обставлены богато, по-европейекb.

Нас встретил сам хозяин гостиницы, купец Гоусетдин. Он показал мне, одну за другой, все комнаты.

— Их хотели занять люди Асадуллы-хаyа. Я узнал, что вы едете, и не отдал им, — сказал он, с присущей купцам ловкостью на ходу набивая себе цену.

Я предложил ему сигарет и успокоил его, сказав, что долго не задержусь в Герате. Потом намекнул, что хорошо знаком с Асадуллой-ханом, сопровождал его по Индии. Купец сразу сделался разговорчивее, поделился со мной городскими новостями:

— Народ совсем отбился от рук. Как бы и к нам не пристало большевистское поветрие. В прошлый базарный день в городе началось волнение. Все ремесленники, начиная с пекарей и гончаров до сапожников, с женами и детьми пришли в диван к наиб-ульхокуме[16], требовали уменьшить налоги. Правитель прогнал их, а нескольких смутьянов, будоражащих народ, бросил в зиндан[17]. Вмешались старейшины, а то не миновать бы кровопролития. В городе много большевистских лазутчиков. Говорят, ночью они и расклеили прокламации. Хотят поднять бунт. Ведь Кушка — рядом. Один прыжок, и большевики достигнут Герата. Дурные дела! Асадулла-хан неспроста приехал.