Черный доктор - [4]

— Я пойду… Я буду рисовать вас… Пойдемте вместе. Вы же меня звали. Сидел напротив. Только что…

Она рассмеялась:

— Нет, нет, ты не понял. Пойдем, говорю, из-за стола, хватит нюни распускать. Вот и все. А у меня… у нас своя дорога. Длинная!.. — Она опять засмеялась: — А нарисовать — нарисуй! — и пошла прочь, взяв детей за руки. На ходу обернулась, невероятно, волшебно вывернув шею лебеденка, улыбнулась, — дескать, запомни.

ГОСПОДА ОФИЦЕРА

Закончились военные сборы. Поезд уносил нас, недавних «курсантов» учащихся индустриального института, отслуживших положенный месяц после теоретической «военки», из знойной прибалхашской пустыни, через весь Казахстан, в милую прохладную, свободную в бесшабашном студенчестве Тюмень. Впереди был еще целый год учебы, весь пятый курс, именно после него, вместе с получением диплома, предстояло официальное присвоение нам звания лейтенантов. Но мы уже величали друг друга: «господа офицера» — со смачным ударением на последнем слоге. Конечно, дурачась. Но с тайным взаимоуважением…

В купе нас ехало четыре однокашника-«геолога».

Один держался особняком. Был он из отслуживших до института, в отличие от остальных, ставших студентами сразу после школы. На сборах ему справедливо досталось быть командиром отделения. Там его будто подменили. Истязая подопечных строевой и в нарядах, называл сынками и говорил, что покажет нам, для нашей же пользы, настоящую армию. Еще не знавшие жизни и не привыкшие к подобным перевоплощениям хорошо, казалось бы, знакомых людей, «своих в доску», мы пытались применить ко всему этому справедливую логику. И надо сказать, что, борясь с мальчишеским максимализмом, находили оправдание «товарищу сержанту» — так, а не как иначе, он требовал к нему обращаться. Одного простить не сумели — того, чего не поняли — откровенной злости и презрения по отношению к нам, недавним его товарищам. Мы знали, что после окончания «службы», не опустимся до тривиальной мести, но этого человека уже никогда в нашей среде не будет в прежнем качестве. «Товарищ сержант» днем уходил в другие купе, возвращался поздно и молча ложился на верхнюю полку, отворачивался к стенке. Его уже как бы не было — мы ехали втроем.

Шел год Московской Олимпиады, начало лета, еще был жив Высоцкий.

В Караганде вагон перецепили к другому составу, который следовал уже прямиком до нашей станции. Отправление вечером, и у нас в распоряжении было несколько прогулочных часов. Стали подбивать бабки, планировать. Сухой паек, выданный на дорогу, съеден — отличная оказалась закуска к тому, чем пару дней, пока были деньги, обмывалось окончание «войны». Вывернули карманы, набралось восемь рублей шестьдесят копеек. Толик Снежков, зубрила и маменькин сынок, не «халявщик», но занудный «экономист», отлично понимая, на что мы, двое его компаньонов, настроены, тем не менее предложил в своем духе, правда без всякой надежды:

— Давайте, возьмем бутылку, если уж так хотите, — это два с чем-то. А на остальное пообедаем — первое, второе, третье. А то уже кишка кишке рапорт пишет…

Паша Айзельман, для друзей просто Айзик, шикнул на него, как будто только что прозвучало немыслимое богохульство:

— Ты что, совсем, что ли!.. — он покрутил пальцем у виска. — Снежок, за что у тебя пятак по «вышке»? Тут же простая арифметика, как дважды два: шестьдесят копеек на обед, а остальное — на то самое плюс две пачки «Примы». А если не будет хватать, то и от курева до самой Тюмени отказываемся. — Он обернулся ко мне, уверенный в поддержке: — А?…

Конечно, я был полностью согласен с предыдущим оратором. Хотя, и жалел Снежкова, который даже дар речи потерял: к такой калькуляции в общем бюджете, даже зная аппетиты своих друзей, он готов не был. Идти с нами отказался. Когда поезд остановился, мы отправились вдвоем, пообещав Снежкову принести пару пирожков «от зайчика на сдачу».

— Не расстраивайся, — успокоил меня Айзик, когда вышли из вагона, имеется у него заначка, кожей чувствую, иначе это не Снежков. Поэтому и не пошел с нами. Сейчас натрескается в ближайшей столовой. Давай узнавать, где тут у них «винка»…

Будущее наше расписал Айзельман еще пару курсов назад: Снежков, как самый безупречный со всех ракурсов, будет начальником управления, если, конечно, его не засосет наука и он не ударится в погоню за диссертациями и научными степенями. Айзельман, гражданин с изъяном по «пятому пункту», не будет претендовать на первые должности, поэтому красная цена ему — главный инженер при Снежкове. Меня, человека без ярких способностей, но зато носителя определенного количества малоросских генов, они оставят при себе по снабженческой части. Таким образом, ввиду того, что с перспективой у нас было все ясно, студенческие годы мы проживали легко, спокойно, не докучая преподавателям особенным рвением по части учебы.

Мы вышли на залитую солнцем вокзальную площадь и сразу оказались перед чередой цветочниц. Не успели рта открыть, как весь цветочный ряд, русские и казахские женщины, обратился к нам:

— Молодые люди!.. Вы кто — олимпийцы? Вы на Олимпиаду едете?…

— Да!.. — как всегда нагло, экспромтом, на всякий случай, соврал Айзельман.