Черный бор - [32]

— Да, но она прямо ведет к тому, чтобы я решилась на одно из двух — или согласиться, или с ней самой расстаться. Она рассчитывает на то, что из опасения толков или просто по моей беспомощности и бедности я кончу тем, что покорюсь. Вы себе представить не можете, Карл Иванович, до чего теперь доходят все притеснения, все уничижение, могу сказать, обиды, которые я претерпеваю! На меня при всяком удобном случае сыплются упреки в неблагодарности, в том, что я не помню всего, что тетушка сделала для папа́ и для меня, и что я будто бы за то отплачиваю только тем, что отравляю ее жизнь моим упорством или моими капризами. Мои отношения к вам и к Клотильде Петровне также мне ставятся беспрерывно в вину. Я будто от своих отвернулась, к чужим пристала и клевещу на тетку и на ее друзей. Каждый раз, когда я бываю у вас, мне приходится выдержать две сцены: одну за то, что иду к вам, другую за то, что была у вас. Здесь я теперь не вижу ни одного доброго или радушного лица, кроме бедной Параши, которая вместе со мною терпит, и терпит для меня, потому что ей жаль меня оставить в доме совершенно одной и беспомощной. Но и ее могут прогнать со дня на день. Вы знаете, что старый Семен отпущен вскоре после смерти папа́. На его место поступил человек, который до того груб со мною, что я ни с какой просьбой к нему не обращаюсь. Повар также новый. Другая горничная меня никогда не жаловала и совершенно под руку Варваре Матвеевне. Одним словом, я беспрерывно чувствую, что я угнетена и беззащитна. Но хуже всего то, что мне более и более упорно навязывают присутствие Бориса Поликарповича или его отца. При отце меня всякий раз обдает холодом, а сын внушает мне невыразимое отвращение. Мне кажется, что я в нем насквозь вижу его душу и что эта душа оправдывает мое отвращение. Чтобы избегать их, или несносной Флоровой, или хотя некоторых сцен с Варварой Матвеевной, мне приходится жить арестанткой в моей комнате; но и в ней я ни от Варвары Матвеевны, ни даже от Флоровой не ограждена.

Карл Иванович опять встал и, схватясь за голову обеими руками, как всегда делал в минуты сильной озабоченности, вновь принялся ходить по комнате.

— Бедная Вера Алексеевна! Бедная Вера Алексеевна! — повторил он несколько раз как будто про себя.

— Помогите же бедной Вере, — сказала она.

Карл Иванович остановился.

— Да, — сказал он, — вам помочь нужно. Вы правы, и моя жена права. Она предвидела, что дело так должно кончиться, и вы знаете, что у нас ваша комната давно готова. Но вы никогда еще не говорили так, как сегодня, а мы все думали, или, по крайней мере, я думал, что можно будет обойтись без разрыва до приезда Леониных. Будь они здесь, перед ними сейчас присмирели бы и ваша тетушка, и ее сотоварищи. Но теперь я сам вижу, что их дожидаться нельзя.

— Тем более нельзя, — сказала Вера, — что опять заговаривают о переезде на дачу. Туда мне решительно невозможно дать себя увезти. Здесь я все-таки могу в крайнем случае обратиться к вам и могу по временам вас видеть, бывать у вас, отводить душу, собираться с новыми силами. Там же я была бы от всего отрезана…

— Нельзя, решительно нельзя, — прервал Карл Иванович. — Напрасно я ранее не послушался Клотильды. Вы ранее избавились бы от ваших гонителей, а неудобств и неприятностей притом было бы не более, чем будет теперь. К сожалению, я всегда соображаю и решаюсь медленно… но решившись, я уже не колеблюсь. Только в одном вопрос: как приступить к делу? Я сейчас отправлюсь домой, чтобы предупредить Клотильду и с ней посоветоваться…

В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошла Варвара Матвеевна. Она бросила косой взгляд на Крафта и, едва ответив на его поклон движением головы, обратилась к Вере, которая торопливо встала и успела сделать шаг ей навстречу.

— Когда Карл Иванович уйдет, — сказала Варвара Матвеевна, — приди ко мне в гостиную, мне нужно с тобой поговорить.

— Я сейчас ухожу, — сказал Крафт.

— Нет, нет, я вам мешать не намерена, — отвечала Варвара Матвеевна и, повернув назад, вышла из комнаты, не оглянувшись на Крафта.

— Нечего сказать, любезна, как всегда, — заметил Карл Иванович.

— О чем хочет она говорить со мною? — сказала Вера. — Не догадываюсь. Неужели опять о Глаголеве? После вчерашних объяснений я надеялась, что по крайней мере на несколько дней меня оставят в покое.

— Может быть, вы и ошиблись. Но во всяком случае теперь уже ненадолго для вас эти увещания. Я вернусь к вам после обеда, переговорив с Клотильдой, и тогда мы окончательно условимся, как приступить к развязке.

Карл Иванович вышел. Вера не спешила на предстоящее ей свидание. Она стояла в раздумье на средине комнаты. Ее глаза полусознательно следили за медленным движением стрелки на стенных часах. В мыслях попеременно представлялось то, что теперь могла сказать Варвара Матвеевна, и то, что ей самой могло быть сказано позже, после окончательного соглашения с Крафтами. Смутное ощущение, что решительные минуты наступили и что трудно будет эти минуты пережить, овладело Верой. Она не слыхала, как между тем Параша тихо отворила дверь и осторожно вошла в комнату.

— Вера Алексеевна, — сказала Параша вполголоса, — не говорите тетушке, что я здесь. Она меня послала с запиской к Беловой, на Покровку; но я потом успею там побывать. Мне не хотелось бы пока отходить от вас. Что-то сомнительное у нас затевается. Борис Поликарпович долго был здесь, и я слышала, как он говорил Варваре Матвеевне, что вернется. Потом она пошла к вам, но остановилась у двери и прислушалась к вашему разговору с Карлом Ивановичем. По-немецки ли вы с ним говорили?