Чёрный беркут - [15]

— Кургун якши![21] — сразу оценив вежливость Якова, ответил Барат.

Теперь нужно было спросить, как его настроение:

— Аволата чара?

Барат, улыбаясь, ответил, что и настроение в порядке.

После этого полагалось справиться, как себя чувствует сын, но Яков не знал, есть ли у Барата сын.

— Лоук чара? — спросил он полушутливо.

— Барат расплылся в сияющей улыбке:

— О, якши! Бик якши!

— Жиннета чара? — спросил Яков, зная, что сначала надо спросить, как себя чувствует сын, а потом уже, как себя чувствует жена.

— Бик якши.

— Качик чара? (Неужели у него и дочка есть?)

К удивлению Якова, оказалось, что у Барата есть и качик и тоже — якши! Ай да Барат!

Теперь полагалось спросить о хозяйстве: как, мол, чувствует себя твоя лошадь — «мойн чара?», как поживают твоя корова — «мунге чара?», бараны — «паз чара?», собака — «сека чара?». Но Барат, загордившийся было от таких знаков уважения, не выдержал, обернулся к выстроившимся по ту сторону потока рабочим и завопил во все горло по-курдски:

— Эй, Алешка! Эй, Мамед! Эй, Балакеши! Эй, Савалан! Ёшка-джан приехал! Надо на охоту скорей, архаров стрелять! Большой шашлык будем делать!

На той стороне потока стояли рабочие бригады Барата, махали руками, приветствовали Якова. Среда них Яков увидел Алешку Нырка, которого сразу узнал по широкому добродушному лицу.

Два человека отделились от группы и, помахав Якову и его спутникам ружьями над головами, ушли в горы, как понял Яков, в надежде подстрелить козла или архара. Алешка Нырок и толстый Мамед Мамедов по примеру Барата перешли ручей вброд. Остальные принялись ставить палатки.

Такой сердечный прием развеял у Ольги смутные опасения, хотя разбойничья физиономия Барата и сейчас не внушала ей особого доверия.

Скосив глаза, Яков усмехнулся, отметив разочарование на скуластой физиономии Галиева, который теперь убедился, что Яков никакой не нарушитель, а местный старожил.

— Ну вот мы и дома, — сказал Яков, помогая Ольге сойти с подводы. — Желаю хорошо доехать, — с той же усмешкой сказал он наблюдавшим за ним Светлане и Дзюбе.

— А давай, Яша, твого тютюна закурымо, — предложил Дзюба. — Мий шось нэ высох.

Яков подошел и дал Дзюбе свой кисет, перехватил укоризненный взгляд Светланы.

— Вы скрытный, самолюбивый человек, — сказала она. — Почему сразу не признались, что здесь выросли?

— А почему я должен был об этом говорить? — вопросом на вопрос ответил Яков.

— Чтобы первые встречные не читали вам глупых наставлений.

— Кому что нравится, — мстительно сказал он.

— Оля, поехали с нами. Пока ваш муж закончит здесь работу, поживете у нас, — предложила Светлана.

— Ездить тряско, вчера, видно, намучилась, — словно извиняясь, сказала Ольга. — Я уж здесь с Яшей побуду.

— Все равно будем ждать вас в гости. Счастливо оставаться!..

— Счастливого пути!..

Дзюба зачмокал губами, дернул вожжи. Возок тронулся, раскачиваясь на выбоинах, застучал железными ободами колес по камням.

— Где же наш дом, Яша? — оглядываясь, спросила Ольга.

— Где бригада, там и дом. Жить будем в поселке. А пока что денек-другой надо здесь побыть. Видишь, дорогу размыло. Ремонт требуется срочный. Поживем в палатке, потрудимся: я с киркой, ты с поварешкой. Верно говорю?

Дружный хор голосов поддержал Якова. Барат уже разводил костер, ощипывал подбитых по дороге охотниками жирных горных курочек.

— Ай, яш-улы! — воскликнул Барат. — Молодец, что приехал. Дорога всем даст работы! Вода у нас есть, — показал он на видневшийся вдали вход в пещеру. — Дрова есть! Хозяйка тоже есть! Курочки есть! Вай, харашо!

— Ну как, Оля? — спросил Яков. — Поживем пока тут? А починим дорогу, под свою крышу на Дауган пойдем.

Ольга молча кивнула, взяла у Барата одну из курочек:

— Кто ж так птицу щиплет?..

— Ну вот и ладно, — с облегчением проговорил Яков.

К нему подходили и здоровались старые знакомые.

Некоторых он узнавал с трудом, других и вовсе не помнил. Но все это были люди из родного поселка, и Кайманов почувствовал, что теперь он по-настоящему дома. Столб сизого дыма струился над костром, вокруг которого уже раскинулись две палатки. Легкие волны тумана, поднимавшиеся от земли, стлались над ущельем. Вокруг замерли в молчании освещенные солнцем горы.

Хорошее место. Кстати, и Ольгу не нужно будет оставлять одну с незнакомыми людьми в незнакомом поселке. Да и на работу далеко не ходить: вылез из палатки — и вот она, размытая ливнем дорога.

Яков взял кирку и лопату, снял все свое имущество с телеги и, оставив Ольгу хозяйничать у костра, погнал лошадь к видневшемуся под горой карьеру. Он знал, что значит строить дорогу. Норма — десять арб гальки в день. Их надо накирковать в карьере, насыпать в телегу, привезти и сгрузить. Конечно, хорошо бы сначала поехать в поселок, увидеть родные места, побыть на могиле отца, обойти Дауганскую долину. Но сейчас уезжать нельзя: каждая пара рук — золото. Задерживаются грузы, простаивает транспорт. Не раз приносил он отцу обед к этому ущелью. А теперь — сам дорожник.

Когда Яков с телегой гравия вернулся к дороге, Барат на ломаном русском языке что-то рассказывал Ольге, кажется, про охоту. Ольга внимательно слушала.

— Барат на охоту пошел! Да? — ткнул Барат пальцем себе в грудь.