Черный ангел - [3]

Я смотрел на него, и мне казалось, что на лице его отражается какое-то особенное, новое выражение; как будто спокойствие, какое-то горделивое сознание полного удовлетворения. Раньше он был погружен в задумчивость, а теперь, напротив, его глаза смотрели светло и, пожалуй, весело. Вода закипела; я встал, заварил чай, и мы выпили по два стакана. Потом я сказал:

— Мы ждем немцев, но их до сих пор нет, и пока что недурно хорошо выспаться.

Анисим уже приготовил подобие ложа для Тригонова, достал его мешок и широкое одеяло, толстое, как попона. Тригонов закутался и лег.

В нашей душной яме стало тепло. Я уже совсем засыпал, когда Тригонов вдруг окликнул меня и взволнованно заговорил.

— Я не могу сегодня молчать. Вы знаете, я сделал замечательное открытие… по военной части. Вы знаете… — голос его выдавал волнение; лица его в темноте я не видел. — Если мы его применим теперь на войне, то немцы не выдержат, и мы их победим только этой штукой…

— Которую вы привезли с собой? — сказал я.

— Вот, вот!

В моем вопросе была легкая насмешка, но Тригонов не разобрал ее, и мне стало совестно. Я знал, что его имя уже известно науке и что он очень мало походит на шарлатана.

— В чем же ваше изобретение? — спросил я.

— Видите ли, — оживленно говорил взволнованный Тригонов. — Я добыл особое вещество в жидком виде, как вода… после я, вероятно, сумею его сгустить, но теперь нет времени. Так вот. Если эту жидкость оставить на воздухе, то она начнет быстро улетучиваться. Заметьте! — воскликнул он, — несмотря на холод, при 15° мороза, при 20!..

— Ядовитые газы? — спросил я.

— Нет, не то; совсем другое. Видите ли, по мере того, как она улетучивается, она обладает свойством развивать тепло, неимоверное тепло. Могу сказать уверенно, что на окружности 12 саженей во все стороны будет развиваться жар, а не тепло, который дойдет до 500°. Да, до пятисот! Ни одно живое существо не будет в состоянии удержаться. Станет взрываться порох, и если я, например, волью эту жидкость в окопы, то раньше, чем разовьется температура до высшей точки, люди не выдержат и бросятся бежать во все стороны. Я его назвал термогеном.

Я даже приподнялся на своем месте.

— Это не фантазия?

— Нет! Я давно об этом думал, а здесь мысли мои прояснились. Я, так сказать, эмпирически открыл это вещество, а потом — вот теперь — приехал в Варшаву; у меня там есть знакомый доктор Пяц, он известный химик. Я попросил у него позволения поработать в его лаборатории и добыл это вещество. Опыт я произвел у него на огороде; понятно, в лаборатории нельзя было. И полный успех! Полный…

Он замолчал, а я был поражен. Действительно, это изобретение было удивительно. Быстрая победа на нашей стороне, если мы применим это средство; но тут же у меня мелькнуло сомнение.

— А как пересылать эту жидкость врагу? — спросил я.

В темноте послышался вздох.

— Вот в этом-то сейчас и задача! Если бы я был артиллеристом… Мне, видите ли, кажется, что ее можно будет разливать в снаряды. Снаряд разорвется, и содержимое расплещется вокруг по земле…

— А если во время наполнения снарядов она прольется?

— Вот, вот! — он вздохнул. — Да и когда наливать будут, все-таки она будет улетучиваться. В такой атмосфере нельзя будет работать.

Я вздохнул тоже.

— Следовательно, ваше изобретение неприменимо.

— Я не знаю! Я с собой привез две бутылки и хочу сделать опыт. Изготовлять ее легко, сколько угодно, а эти бутылки я хочу пожертвовать.

— А где можно произвести ваш опыт?

— Пробраться к немцам, — сказал он просто.

— Ну, дорогой мой, это почти неосуществимо.

— Но я проберусь к их окопам и кину свои бутылки, они разобьются, и я увижу, что из этого выйдет. А потом уже можно подумать, как посылать. Ведь затем у нас и голова.

И он засмеялся. Потом снова оживился и долго говорил о том, как пришел к этой мысли, какими путями теоретически дошел до решения своей задачи, но в его речи было столько специальных терминов, что я совершенно не смог ее усвоить и под его речи крепко заснул.

На другое утро, когда мы сидели за чаем, я кивнул головой на сверток и спросил:

— Это?

— Вот-вот! — он подбежал и осторожно стал разворачивать сверток.

Две бутылки из-под кваса были тщательно завернуты в солому, войлок и одеяло. Он вынул их и торжественно показал.

— Вот! А их действие я испытаю во что бы то ни стало.

Глаза его блеснули. Я немного встревожился.

— Дорогой мой, эта штука очень опасна в наших окопах. Вообразите, что они разобьются…

— Да, — сказал он, — тогда дело плохо; но я заверну их со всевозможной тщательностью, а потом засуну в угол, под нашу рухлядь; авось, Бог помилует.

И он улыбнулся детской, ясной улыбкой.

В эту минуту раздался характерный треск рвущейся шрапнели.

— Вот, словно вас дожидались! Кажется, начинается! — сказал я, вставая, и торопливо вышел из своей ямы.

Действительно, начиналось. В отдалении показался неприятель, и его густые колонны двигались прямо на наши окопы. В то же время вдали гремели пушки, и над нами стала рваться шрапнель, а следом посыпались и снаряды. Неприятель приближался. Мы допустили его на 300 шагов, когда раздалась команда, и линия наших окопов сверкнула огнями.