Чернышевский - [66]

.

В то же время вся молодая эмиграция — результат разгрома движения начала 60-х годов, — оппозиционная по отношению к Герцену, открыто объявила себя учениками и последователями Чернышевского и приступила к изданию собрания его сочинений за границей. В 1867 году глава молодой эмиграции А. А. Серно-Соловьевич выпустил брошюру «Наши домашние дела» — страстную и красноречивую апологию Чернышевского, в которой объявлял его родоначальником всего революционного движения в России, учителем молодого поколения, бесконечно дорогим последнему. «Чернышевский основал действительную школу, он воспитывал людей, он образовал целую фалангу людей» — писал автор.

Правительство боялось. «Цель эмиграции — освободить Чернышевского. Прошу принять всевозможные меры относительно его» — телеграфировал граф Шувалов генерал-губернатору Восточной Сибири 13 июля 1868 года.

В 1870 году тот же Шувалов докладывал царю: «После ссылки Чернышевского каждый раз, когда правительство обнаруживало государственные преступления или вредные политические кружки, было заметно, что источником тех и других служила агитаторская деятельность Чернышевского и идеи, развитые в его сочинениях»^{157}.

Между тем, срок окончания каторжных работ Чернышевского приближался. По закону срок отбывания каторга для Чернышевского кончался в августе 1870 года. Согласно манифеста 1866 года по случаю рождения наследника и «высочайшего повеления» 1868 года о некоторых облегчениях для политических преступников срок этот еще сокращался и Чернышевский должен — был бы быть выпущен на поселение уже в 1869 году. В этом была уверена местная администрация, сообщившая в Петербург еще в 1 867 году, что Чернышевский «будет освобожден от работ в 1869 году»^{158}. Был в этом уверен и Чернышевский. В апреле 1868 года он писал жене: «К следующей весне я буду жить уже ближе к России: зимою или в начале весны можно мне будет переехать на ту сторону Байкала… Вероятно, можно будет жить в самом Иркутске или даже Красноярске»^{159}. Он строил уже планы возобновления литературных работ. Но по личному распоряжению царя ни манифест, ни «высочайшее повеление» к Чернышевскому применены не были. Наоборот. Шувалов по этому случаю сообщил генерал-губернатору Восточной Сибири, что Чернышевский вообще не должен быть освобожден от каторжных работ «прежде соглашения вашего со мною по этому предмету». Этим ставилось уже под вопрос не только освобождение Чернышевского по манифесту, но и по самому сенатскому приговору.

Действительно. Независимо от каких бы то ни было льгот по манифестам, согласно точному смыслу судебного решения Чернышевский безусловно подлежал освобождению от каторги в августе 1870 года. 12 августа этого года сибирские власти сообщили в Петербург, что срок Чернышевского истекает, и запрашивали, как им быть. 4 сентября шеф жандармов предложил этот вопрос на разрешение Александра. В своем докладе он подтверждал, что «закон требует отправить (Чернышевского) на поселение», но вместе с тем заявлял, что это могло бы облегчить побег Чернышевского и что, уйдя из рук правительства, последний станет неизбежно «центром нигилизма и вождем тех опасных попыток, к которым у нас, к сожалению, склонны вредные личности»^{160}. Александр нашел что примирить в должном духе требование закона и интересы безопасности его власти сможет комитет его министров, и передал вопрос последнему. Комитет не постеснялся ни в своем решении, ни в его мотивировке. Если первое потрясает разнузданным цинизмом своего лицемерия, то последняя хорошо свидетельствует, что для Александра и его министров Чернышевский и через 7 лет после своей гражданской смерти был живым и страшным врагом.

Комитет министров нашел, что «отзыв генерал-губернатора Восточной Сибири о невозможности отвечать за побег государственного преступника Чернышевского в случае обращения его, в общем порядке, из разряда каторжных в разряд поселенцев, с освобождением от тюремного заключения, заслуживает особого внимания правительства как в виду важности совершенного Чернышевским целого ряда государственных преступлений, так и в особенности вследствие нравственных его качеств и того влияния, коим он пользовался в кругу молодежи, а отчасти и ныне пользуется, по удостоверению шефа жандармов. Необходимость полного, не допускающего ни малейших опасений, охранения молодежи от увлечений, легко могущих зародиться с появлением в их среде или за границею такого преступника, как Чернышевский, по мнению комитета столь настоятельна, что не следует останавливаться перед необходимыми для сего материальными жертвами.

Но, с другой стороны, комитет министров принужден был признать, что «в настоящее время состояние Чернышевского в разряде ссыльно-каторжных прекращается». А потому комитет пришел к выводу о необходимости, «продолжив временно заключение Чернышевского в тюрьме в месте настоящего его пребывания, немедленно приступить к изысканию всех возможных мер к обращению сего преступника, согласно закону, в разряд ссыльно-поселенцев в такой местности и при таких условиях, которые бы устранили всякие опасения на счет его побега