Чернышевский - [6]
Ложь государства, церкви, школы, ложь усвоенных инстинктивно понятий нигде не могла обнажиться так легко, быстро, беспощадно, как в Петербурге. Сопоставления напрашивались сами собой. Недаром именно в Петербурге возникла под пером самого близкого Чернышевскому поэта поэма, в свое время с неслыханной силой ударившая по сердцам людей его поколения. Помните:
В атмосфере царской резиденции противоречия, заложенные в природе внука саратовских и пензенских землепашцев, пробужденные впечатлениями детства, зрели быстро. Под тяжким давлением централизующего полицейского государства элементы сопротивления, протеста, возмущения, бунта крепли и складывались в систему. Очень скоро они прорвали и раздробили без остатка фасад, — благонравие, законопослушность, религиозность протоиерейского сына. Цивилизующая и дисциплинирующая работа государства, церкви, школы и их литературы развеялась прахом. Крестьянская стихия взорвала плотины и все перевернула — не иначе, а именно — вверх ногами. Увезенная из Саратова заповедь гласила: «Чем ниже, тем хуже; чем выше, тем лучше, а на известной высоте все прекрасно». Теперь это звучало так: «Чем выше, тем хуже; а на известной высоте все — невыносимая, возмутительная, оскорбляющая все чувства дрянь». Весь смысл усвоенных до сих пор понятий сводился к следующему: «Две точки поставлены на этом месте; следовательно, вся сила ума должна быть обращена уже на то, чтобы убедить себя и других в красоте и основательности их стояния на этом месте». Теперь стало ясно: все знаки препинания в жизни расставлены безобразно, рукой невежества, глупости и своекорыстия. Все силы ума должны быть направлены на то, чтобы пересмотреть всю эту дьявольскую игру со знаками препинания и всех их сорвать и передвинуть с тех мест, на которых они водружены.
II. БОРЬБА ИДЕЙ
1. В ПЕТЕРБУРГСКОМ ПОДПОЛЬИ…
О ПЕТЕРБУРГЕ 'Чернышевский много и усердно удился. Но не в университете. Императорский Санкт-Петербургский университет, на который о другого берега Невы неотступно глядел Зимний дворец Николая, очень быстро разочаровал Чернышевского. Уже через несколько месяцев по поступлении, осмотревшись в нем, Чернышевский писал отцу: «Выписавши на 100 рублей серебра книг в Саратов, можно было бы приобрести гораздо больше познаний»>{13}. И еще «Читать самому гораздо полезнее, нежели слушать лекции». Он очень скоро пришел к убеждению, что — за единичными исключениями — «лекции профессоров вообще хороши для тех, у кого нет охоты и умения читать»>{14}. Дело было, однако, не в системе преподавания, а в содержании его. Наука огромного большинства профессоров императорского университета была продолжением семинарской науки: на новом и более широком материале она продолжала доказывать «красоту и основательность» раз поставленных точек и двоеточий. А Чернышевский искал уже совсем не этого. Над мыслью его тяготел разрыв между саратовской степью и петербургским «курганом», между степной деревней и плац-парадной цивилизацией, между официальной религией и «действительной жизнью», между должным и существующим.
Петербург не исчерпывался своей «фасадной» функцией. Рядом с Петербургом фасадов, дворцов, канцелярий существовало уже в 40-х годах — еще слабое и узкое — петербургское подполье, зачаток, первые ячейки того могущественного подполья, которое уже через два десятилетия потрясало императорский трон.
Пока это было еще подполье мысли, не действия. Пытливая мысль Чернышевского, неудовлетворенная официальной наукой, скоро привела его в соприкосновение с этим подпольем. Бунтарские элементы его мысли только здесь могли найти — и нашли — ответы на вставшие перед ней загадки жизни. Естественно, но не без внутренней борьбы, ищущая мысль выходца из саратовской деревенской глуши сомкнулась с мыслью, таившейся в столичном подполье. Оно было населено разночинным людом: такими же как Чернышевский сыновьями попов и дьячков, мелкими чиновниками, (врачами, литераторами, студентами.
После 14 декабря 1825 года в Петербурге ничего не было слышно о революционном движении, о заговорах или тайных обществах и союзах. Но революционная мысль жила. Чем?
М. Е. Салтыков-Щедрин рассказывает об этом так: «С представлением о Франции и Париже для меня неразрывно связывается воспоминание о моем юношестве, то есть о сороковых годах. Да и не только для меня лично, но и для всех нас, сверстников, в этих двух словах заключалось нечто лучезарное, светоносное, что согревало нашу жизнь и в известном смысле даже определяло ее содержание… Я в то время (1845 г. — Л. К.) только что оставил школьную скамью и… естественно примкнул к западникам, но не к большинству западников (единственный авторитет тогда в литературе), которое занималось популяризированием немецкой философии, а к тому безвестному кружку, который инстинктивно прилепился к Франции. Само собой разумеется, не к Франции Людовика-Филиппа и Гизо, а к Франции Сен-Симона, Фурье, Луи Блана и в особенности Жорж Санд. Оттуда лилась на нас вера в человечество, оттуда воссияла новая уверенность, что «золотой век» находится не позади, а впереди нас». Ф. М. Достоевский об этих же годах вспоминал через 30 лет: «Об огромном движении европейских литератур самого начала 40-х годов у нас весьма скоро получилось понятие. Были уже известны имена мнорих ораторов, историков, трибунов, профессоров… Вдруг возникло новое слово и раздались новые надежды; явились люди, прямо возглашавшие, что дело (революции. —
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Необыкновенная биография Натали Палей (1905–1981) – княжны из рода Романовых. После Октябрьской революции ее отец, великий князь Павел Александрович (родной брат императора Александра II), и брат Владимир были расстреляны большевиками, а она с сестрой и матерью тайно эмигрировала в Париж. Образ блистательной красавицы, аристократки, женщины – «произведения искусства», модели и актрисы, лесбийского символа того времени привлекал художников, писателей, фотографов, кинематографистов и знаменитых кутюрье.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.
Многогранная дипломатическая деятельность Назира Тюрякулова — полпреда СССР в Королевстве Саудовская Аравия в 1928–1936 годах — оставалась долгие годы малоизвестной для широкой общественности. Книга доктора политических наук Т. А. Мансурова на основе богатого историко-документального материала раскрывает многие интересные факты борьбы Советского Союза за укрепление своих позиций на Аравийском полуострове в 20-30-е годы XX столетия и яркую роль в ней советского полпреда Тюрякулова — талантливого государственного деятеля, публициста и дипломата, вся жизнь которого была посвящена благородному служению своему народу. Автор на протяжении многих лет подробно изучал деятельность Назира Тюрякулова, используя документы Архива внешней политики РФ и других центральных архивов в Москве.
Воспоминания видного государственного деятеля, трижды занимавшего пост премьер-министра и бывшего президентом республики в 1913–1920 годах, содержат исчерпывающую информацию из истории внутренней и внешней политики Франции в период Первой мировой войны. Особую ценность придает труду богатый фактический материал о стратегических планах накануне войны, основных ее этапах, взаимоотношениях партнеров по Антанте, ходе боевых действий. Первая книга охватывает период 1914–1915 годов. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.