Черные яйца охотно покупали владельцы дорогих ресторанов, но это был мизер. Несколько тысяч, положим, умяла московская элита. Еще по тысяче ушло в Питер, в Нижний и на Николину гору. Проституток дорогих угощали новым изыском – black balls. Проститутки лупили black balls, рассыпая черную скорлупу на дорогие ковры отдельных кабинетов.
Но что такое несколько тысяч, когда на руках около десяти миллионов нереализованных black balls.
Проще всего было отправить роковые balls на переработку. Любой другой так бы и поступил. Но не Владимир Владимирович. Было в этих яйцах что-то завораживающее. Многообещающее.
От черных яиц ощутимо пахло тайной. Птичницы и птичники, грузчики, ответственные, не очень ответственные и безответственные вовсе работники огромной птицефермы, провоняли тайной настолько, что некоторым из них пришлось даже уйти из семей. Взгляды работников, обеспечивающих бесперебойное производство яиц, стали тяжелыми, многозначительными, порой – отпугивающими. Щеки у большинства работников покрылись густой щетиной – практически у всех, не исключая и представительниц слабого пола. Некоторые стали выше ростом, другие, напротив, за считанные дни измельчали, похудели, стали прихрамывать, но, вместе с тем, обрели необыкновенную физическую силу. Крохотные грузчики теперь грузили ящики с черными яйцами в три смены без обеда, и ни капли пота не выступало на их сморщенных, позеленевших лбах. Тонкие руки с легкостью подхватывали тяжеленные поддоны, словно муравьи носились становившиеся все больше похожими на карликов разнорабочие по складам Вавилова, все больше напоминающим муравейники.
Интерес к новой продукции стали выказывать самые разные организации и предприятия. Теперь Владимиру Владимировичу, помимо того, чтобы решить, как же и куда реализовать странную продукцию, приходилось думать еще и о том, как откреститься от сатанистов, денно и нощно околачивающихся вдоль заборов предприятия. Сатанисты жгли костры, тянули заунывные песни и вступали в неформальные отношения с грузчиками и птичницами.
Основные подъезды к ферме были перекрыты пикетами «Гринписа», которые, как ни парадоксально, проводили ночи у сатанистских костров, угощали парней в черной коже печеной картошкой и рассказами о светлом, экологически чистом будущем, в котором место найдется всякому, кто пожертвует на благое дело долю малую из своего бюджета.
В общем, от black balls исходил вызов. И Владимир Владимирович чувствовал, что вызов этот направлен лично ему. Тем более что овуляционная флуктуация скоро закончилась и куры, косясь боязливо на птичниц с зелеными лицами, стали, хотя и осторожно, но нести обычные и милые желудкам широких масс яйца с белой скорлупой.
На все можно с разных сторон посмотреть. Много ли найдется людей в этом лучшем из миров, которые вот так, в одночасье, оказываются владельцами десяти миллионов black balls?
Нужно было что-то решать. И решать срочно.
Артур Ваганян был посвящен в проблемы птицефермы и понимал, что Вавилову сейчас не до шоу-бизнеса. Придется, в самом деле, самому разбираться с неожиданно возникшим перед ним препятствием.
* * *
Решать. Легко сказать – решать. В принципе, Артур знал, что решить можно любую проблему. Но всякое решение требует времени, а его у Артура не было. Да и вообще – с какой стати он сам должен торчать у незнакомого подъезда, выслеживать неизвестного ему гопника и пытаться понять – Леков это или просто гопник. Есть штат, есть куча народу, которым он платит неплохие зарплаты, а народ этот, как и положено ему, по ночам в клубах дорогих развлекается, а днями в офисе кофе пьет и по мобильникам с девками треплется – о том, как ночью в клубе будет развлекаться. Понтярщики. Лентяи и пройдохи. Только других-то нет. Если человек не понтярщик и не пройдоха – ему в шоу-бизнесе делать нечего. Сожрут. Или подставят на деньги. Так что, взялся за гуж – не говори уже ничего. Тяни его и радуйся, что работа эта считается престижной и трудной, что она открывает двери очень многих известных домов и раскрывает секретные номера телефонов серьезных людей.
Короче говоря...
Звонок мобильного телефона прервал размышления Артура о предстоящей операции.
– Алё-о-о, – привычно пропел он в трубку.
– Артурчик! Это я! Вот кого только сейчас здесь не хватало! Стадникова.
И, судя по голосу, уже с утра на дозе.
– Хочу денежек у тебя взять, солнышко мое. Да, да, я в Москве. Когда смогу увидеть тебя, ангел мой черненький?
– Ты где? – спросил Артур.
– Я на Тверской. Пиво пью. А ты?
– Подъезжай во «Флажолет». Это рядом.
– Да знаю я, господи! Он, что, открыт в это время?
– Для нас с тобой он открыт всегда. Я буду там через пятнадцать минут.
– Целую тебя, ласточка моя, Артурчик. Лечу к тебе на белом вертолете любви.
Артур в задумчивости покрутил мобильник в руках. Только Стадниковой сейчас и не хватало. А если она уже в курсе? Если Огурец и ей рассказал про то, как встретил в Москве Лекова? Или, как нынче принято говорить, человека, похожего на Лекова.
Да ладно, тут же успокоил он себя. Ольга Стадникова – тетка разумная. Ее нынешнее положение более чем устраивает. Муж – бизнесмен, Боря Гольцман. Наполовину инвалид, сердечник. Так это еще и лучше. Или?
