Черные врата - [13]

– Что ж, рассказывай.

– Когда-то Несущий Свет не был зол, – говорит Кудесник. – Он был тогда одним из нормальных малых богов. И не отличался ничем особенно от остальных одиннадцати. Его дар, полученный от Бога Всевышнего, заключался в том, что этот Несущий Свет разрушал отжившее.

И в этом не состояло зла. Такое сокрушение только помогало вновь наступающему дню сменять уходящий день. Огонь сего из Двенадцати напоминал тогда ясный свет утренней зори, а не чадящий тьмою зловонный факел. Поэтому его тогда звали – Денница. И свет его напоминал еще пламя, в каком сгорают черновики. То есть, Утренняя Звезда стоял на страже свободы каждого совершенствоваться в своем искусстве. Его особенный дар обеспечивал всякому духу, что со-творит Вышнему, свободу приобретать все больше Его подобие…

Но вот однажды Денница вдруг ошибся. А именно, он решил, что будто бы способен творить и сам, не опираясь на силу Вышнего. Он пожелал свободы от Всеотца, позабыв про то, что именно Триединый и представляет Собой способность и волю к творчеству и свободе всякого вообще духа! Свободы нет без единства. Денница перестал быть белым, то есть единым. Поэтому мы стали называть его Чернобог: в отличие от иных прибогов, которые остаются и поныне «белые боги», как мы их величали всегда, потому что они пребывают едиными со Всевышним.

С чего ж он так возгордился, что это затмило разум его, светлый некогда, и он совершил ошибку? Возможно, этому способствовала сама особенность его дела. Ведь все же сокрушалось, все распадалось при его приближении прахом к его ногам! Какое завораживающее зрелище!.. Денница позабыл, что видит перед собой предназначенное к прекращению Свыше – желающее вольной волей своей исчезнуть, дабы иметь возможность родиться заново, в новом качестве.

Отсюда ли взялась гордыня его, или от чего-то другого, но именно она привела Несущего Свет к ошибке. Она же помешала ему немедленно и смело, честно в этой ошибке своей покаяться. Денница вместо этого стал упорствовать в заблуждении и он сделался – сатана.

Тогда-то выработал он хитрость. Стяжал прозванье Лукавого, потому что ему понадобилось представлять свои закономерные дальнейшие неудачи как недоразумения лишь, а то так и достижения.

Он в ослеплении обещал пошедшим за ним, что у него получится творить и без Бога. Но вызвать к существованию он сумел только нестроения, мятежи и войны. А это все разновидности ущерба, но вовсе не созидания. И этот ущерб усиливался. Потому что ошибка, если она останется нераскаянной, со временем всегда порождает ошибку большую. Но некоторое время черному богу все-таки удавалось – за счет лукавства – более-менее сохранять лицо.

Но вот явился Иуда.

Такого следствия от ошибки первой – далекого, но тем не менее неизбежного – не ожидал и сам сатана! Ведь черный бог все-таки не предавал Вышнего. Да, он согрешил отпадением от Него и этим породил зло. И зло это – то есть отдаление от Бога – закономерно усиливалось, нарастая как снежный ком… Но предал Бога не он. Это уже был иной порядок, новое качество. Простой еврей сотворил нечто более плохое, чем Основоположник Зла. [15]

Ведь даже у одержимых злом не в чести предательство. И даже сатана проклинал Иуду! [16] На что Иуда улыбнулся ему в лицо: я твой ученик…

Деяние Иуды обнажило ошибку черного бога – ошибку всего пути. Ибо ведь лишь изначально выморочное древо может принести такой плод, и никакое лукавство не поможет уже закрывать глаза на эту очевидную истину. И тем не менее закоснелая гордыня вновь помешала Чернобогу честно раскаяться!

Но после этого-то сатана и начал сходить с ума. Иуда – его позор; Иуда вызывает отвращение у него, но ведь признать это – означает признать ошибку! А этому мешает гордыня. И черный бог раздираем противоположными страстями, разными двумя волями, почему и называется он диаволом: двоевольцем… В начале прошлого века сатана побывал в Москве. Он сотворил там больше добра, чем зла. Но ведь это [17] – как перепады настроенья у сумасшедшего.

Итак, мы прежде видели сатану, в основном, лукавым. Теперь мы видим его безумным! Не в силах вырваться из болезненного противоречия, которое он сам же себе и создал своей ошибкой, он постепенно все более невозвратно впадает в сумасшедшее настроение вроде «глаза б мои на это все не глядели!»

Начальник зла желает Последней битвы не потому, что хочет в ней победить. Победа для него теперь не самое главное, как ни странно. Дух отпадения желает просто забыться в лязге Армагеддона. «А! Пропади все пропадом!..» Его стратеги воображают, что отправляются исполнять приказ гениального полководца. На деле же они будут брошены в огонь мановением руки, представляющим собой жест отчаяния безумца!

Кудесник перестал говорить, но в нише стоит молчание, как вода. Друзья его захвачены вдруг нахлынувшими нежданными чувствами и новыми мыслями. Они себе представляли, конечно, и до сего – Врага, хотя и каждый по-разному. Они воспринимали его со стороны его злобности и коварства. Но не со стороны безумия… Внезапно тишину нарушает голос Майора. Сначала говорит она тихо, а затем громче, ритмически и как будто несколько удивленно. Игумен и Кудесник не сразу даже и понимают, что она читает стихи.