Черные воды Васюгана - [47]

Не обходилось и без курьезов. Совсем как в одной песенке: «Когда-то кто-то где-то приходит, забирает твое маленькое сердечко, и ты счастлив» (напевала, если я не ошибаюсь, некогда неотразимая Вилли Фритч), неожиданно в середине учебного года в Тегульдет занесло храброго лейтенанта, и он похитил нашу молодую, хорошенькую учительницу химии. И тут директор, побывав у меня на уроке и увидев, как я пишу на доске формулу H2SO4 (по теме «аккумуляторы»), на этом основании смело решил, что я «опытный химик»; в результате я вынужден был преподавать химию в десятом классе. Все мои возражения, мои увещевания, что я имею самые смутные представления об этом «дурно пахнущем» предмете, не смогли его переубедить; я был вызван на заседание партийного комитета, где, опираясь на основные принципы марксизма-ленинизма, меня без труда убедили в том, что химию я преподавать могу, следовательно, должен. К счастью, было время зимних каникул, и в течение двух недель я мог подготовиться к предстоящим урокам химии. В дальнейшем я вызубрил материал; закупил учебные пособия и освоил их так хорошо, что мог показывать сложнейшие опыты и решать трудные задачи. Когда через два года меня сменила настоящая учительница химии, я уже, откровенно говоря, жалел, что должен уступить ей часы.

К учительскому коллективу я привязался. Это были искренние, честные люди, с которыми у меня быстро сложились хорошие отношения. Только новый директор, который руководил школой в последние годы моего пребывания в ней, умный, способный, но хитрый человек, заставлял меня время от времени чувствовать, что я «такой», нагружая всевозможной культурной работой. Например, кроме всего прочего, мне приходилось в конце учебного года сочинять характеристики о достижениях наших учителей — задача, которая на самом деле находилась в компетенции руководителя педагогического состава; к тому же сложную и бессмысленную писанину никто и никогда не читал. Тем не менее, ежегодно этот ритуал нужно было соблюдать.

С 50-х годов повсеместно в стране студенты и учащиеся старших классов в сентябре были задействованы на полевых работах. Но учебный год всегда начинался 1 сентября, и это было неизменным. Итак, все мы, учителя и дети, в этот праздничный день приходили в школу, с волнением читали транспарант над входом «Добро пожаловать!»; директор произносил торжественную речь, и, сопровождаемые добрыми пожеланиями, мы отправлялись по классам, где знакомились с новым материалом, разбирались с домашними заданиями, а через два дня, на этот раз уже без помпы, отправлялись в колхоз.

Для сопровождения учеников в выезде должны были принимать участие один или два учителя, и каждый раз поневоле это был я. Чаще всего мы копали картошку; мои ученики, деревенские дети, выросшие на сельхозработах, работали быстро и ловко. Насколько наша работа была трудна, настолько же она была необходима. Подчас она напоминала конструирование perpetuum mobile. Однажды нам поручили собрать урожай свеклы. Колхоз, как оазис, располагался посреди болота, и чтобы туда попасть, на некоторых участках дороги приходилось идти по небезопасным бревенчатым плотинам. Мои мальчики и девочки, как олени, прыгали по шатающимся балкам с хихиканьем и улюлюканьем; мне же стоило больших усилий сохранять равновесие на этих наполовину сгнивших, неплотно лежащих друг к другу бревнах. Бригадир указал нам на свекольные поля, отделенные друг от друга болотом. Через три недели работа была выполнена: внушительные кучи кормовой свеклы возвышались длинными рядами на голых полях. «Ну, теперь вы обеспечены на зиму! Так много свеклы!» — сказал я бригадиру, когда мы прощались. Он пренебрежительно махнул рукой. «Как стоит, так вся и сгниет! — проворчал он сердито. — У нас не хватает транспорта, чтобы ее вывезти». «Для чего же вы ее сажаете?» — спросил я в изумлении. «Это стоит в плане, так происходит каждый год…» Гимн плановой экономике!

Когда нынче я оглядываюсь на годы, проведенные в Тегульдете, то они кажутся мне сравнительно лучшим временем из проведенного в ссылке. Это впечатление основано на хороших отношениях с учителями и учениками, среди которых я чувствовал себя человеком. Как руководитель школьного хора я устраивал концерты (какой удивительный слух и хорошие голоса были у деревенских детей!), с группой школьников я инсценировал отрывки из разных пьес. Я наслаждался всеобщим вниманием; только потом я осознал, что жил в изгнании.

Из событий, которые произвели на меня неизгладимое впечатление, я упомяну два. Оба выпали на первый год моего пребывания в Тегульдете. Первое произошло в феврале 1948 года, когда мой хозяин несколько неожиданно вошел в мою комнату. Он был подчеркнуто вежлив, что заставило меня слегка насторожиться. После короткой беседы о том о сем он заговорил о главном. Его друг (говори: «собутыльник», думал я), управляющий товарным складом, попал в затруднительное положение («нажрался», прокомментировал я в уме); во время непредвиденной инвентаризации была обнаружена существенная недостача спирта («пили и обменивали», решил я тотчас); и теперь в отношении него заведено уголовное дело.