Черные розы - [46]

— Ну и пусть!.. Врачи вернут мне зрение. Поверь этому и ты, отец!

— Перестань говорить о несбыточном счастье, — взмолился Саид. — Если ты любишь Надира, оставь его в покое, пусть он покинет Лагман…

— Нет, нет! — вне себя закричала Амаль. — Все кончено. Все решено! Я его выбрала… Он мой жених. Ты знаешь наши обычаи… Ты не посмеешь идти против моего избранника. Надир, подойди ко мне… Почему ты молчишь?! Где ты?

Но Надир не посмел подать голоса. Чувство стыда перед Саидом и матерью обезволили его. Только пылающее лицо и горящие глаза выдавали его волнение.

— О, видела бы ты, дочка, что творится с ним!.. — не выдержала Биби.

Саид стоял и с грустью глядел на дочь: «Все твои мечты безнадежны, дочь моя, — думал он. — Врачи бессильны перед гневом аллаха. А если даже они захотят нам помочь, то где мне взять столько рупий на оплату операции?! Только ханы могут рассыпать золото перед врачами. Где уж мне, бедному садовнику, состязаться с ними? Нет, не тебе дочка думать о Кабуле, о врачах, исцелении!» Однако он не хотел огорчать свою дочь и, не промолвив ни слова, бросился вон из жилища.

СВЕТЛЫЙ РАЗУМ ИДЕТ ПО ДОРОГАМ ЖИЗНИ

Саид окончательно упал духом. На улице ли, в доме ли он ходил, словно в трауре, не поднимая головы, прятал от людей лицо. А вечерами, как только мгла опускалась на землю, садился у своей лачуги, закрывал лицо ладонями и о чем-то думал. Тревога за судьбу Амаль, сливаясь с муками бессонницы, отравляла его сознание, и он ничего не мог с собой поделать.

Шли последние дни июня. После вечернего моления в мечети Саид встал и вместе с односельчанами хотел покинуть дом молитвы.

— О брат мой, Саид, подожди, у меня есть к тебе дело, — остановил его мулла Башир.

— Слушаюсь, духовный отец наш! — покорно ответил Саид и снова опустился на свое место.

Вскоре дом аллаха опустел, остались только самые близкие к мулле мюриды. Башир набожно вздохнул, и, произнеся имя аллаха, перестал перебирать четки, и наклонился к садовнику.

— Нет ничего грешнее, о брат мой, вмешиваться в дела преславного творца нашего.

— Истинно так! — хором подтвердили мюриды.

Мулла Башир одобрительно кивнул головой и продолжал:

— Наш немощный разум не в состоянии достичь премудрости божьей. Мы беспомощные рабы всевышнего. Он один управляет нашими поступками, дает дыхание и жизнь. Дела и пути его неисповедимы. Почему, например, одни твои розы белые, а другие красные? Тайна эта известна только одному ему — всевышнему.

Саид, покорно опустив глаза, с волнением вслушивался в речь муллы.

— Творец отнял зрение у твоей дочери, а ты помышляешь о греховном противодействии ему. Знай же, брат мой, сильнее всего сбивается с дороги тот, кто ищет путей к познанию воли аллаха. Разве ты не знаешь, что сказал пророк: «Ищите аллаха, но не размышляйте о промысле его!»

— Истинно так! — снова раздался хор мюридов.

— Если ты любящий отец, то обязан предостеречь дочь: пусть она не отворачивается от воли аллаха, иначе он накажет ее еще тяжелее. Пусть не рассчитывает на врачей в Кабуле и забудет своего бесприютного бродягу. Передай ей, брат мой, все дословно, что я тебе говорю: всевышний сделал ее такой, какая она есть, и мудростью своей послал ей нашего Азиз-хана, да благословит его аллах! В нем она и обретет свое истинное счастье и покой.

— Передам, саиб, обязательно передам! — с низким поклоном словно завороженный отвечал Саид.

— Вразуми ее, брат мой, пока не поздно, я ваш духовный отец, и ваша обязанность быть послушными моим наставлениям. Все они идут от шариата, основанного на справедливости и милосердии всевышнего. Как дети ислама мы должны в любых обстоятельствах соблюдать предписания своей религии и не вызывать на свою голову гнев и проклятия своих братьев!

Саид подавленно молчал.

— Ты понимаешь меня, брат мой, Саид?

— Да, саиб, понимаю.

— Очень хорошо, — произнес повеселевшим голосом мулла и добавил: — Иди же, брат мой, с миром домой и все, что я сказал, передай своей дочери. Возврати ее на путь аллаха и предостереги от грозящей кары неба…

Мулла Башир поднялся. За ним поднялись и мюриды. Покорно и благоговейно приложились поочередно к протянутой руке муллы. Саид тоже отдал дань уважения своему наставнику и вернулся домой.

Во дворе тихо. Амаль спала. Охваченный размышлениями о злосчастной судьбе дочери, Саид присел у порога и долго глядел в сад, в темноту, такую же непроглядную, как и та, что царила в его душе.

Возвращаясь в полночь после свидания с сыном, Биби увидела Саида сидящим на земле. Он согнулся, голова безжизненно лежала на коленях. «И зачем ты так терзаешь себя, бедняга?.. — подумала Биби. — Все равно мир от этого не изменится, а Амаль и Надир не откажутся друг от друга. Их любовь сильней, чем наши с тобой желания или гнев муллы Башира».

Заслышав шаги, Саид поднял голову.

— Мать Надира, ради аллаха, посиди со мной, — попросил он.

— А Амаль уже спит? — отозвалась Биби, заглядывая в лачугу.

Ей самой смертельно хотелось спать, но она все же покорно уселась у порога.

— Скажи ты мне, добрая душа, как бы ты поступила на моем месте? — заговорил Саид усталым голосом. — Люди говорят, что я продал свою совесть за ханскую похлебку. А хан встречает меня недобрым словом, Гюльшан при встрече отворачивается, родная дочь считает, что я самый бессердечный и жестокий человек на свете. Только один мулла Башир-саиб еще снисходителен ко мне. Ну, скажи ты, о женщина, от которой я всегда слышу правду, чем согрешил перед людьми? Неужели я так слеп своим разумом и ничего не вижу, ничего не соображаю?