Черные люди - [8]

А кругом двигались, толкались, шумели, кричали, божились, бранились волосатые, бородатые люди в толстых шапках, в смурых, синих, коричневых однорядках, в кафтанах, в сермягах, в зипунах, а то и в овчинных полушубках сверх низко подпоясанных белых, синих, красных косовороток. От берега к воротам Гостиного двора, обратно из ворот к берегу беспрестанно, муравьиной цепочкой бежали с мерными криками один за другим полуголые люди, тащившие на плечах, на головах, на носилках тюки, мешки, ящики, катившие тяжелые бочки. При проходе иноземцев московиты подталкивали друг друга под бок, подмигивали, смеялись и говорили так, что пристав останавливался, грозил кулаком и выкрикивал бешено все одни и те же слова.

В толпе сновали, зазывали, смешили прибаутками сбитенщики, пирожники, лапшевники, хлебники. Мелькали иногда черные, как маслины, глаза, подстриженные по-бабьи челки греков, в пестрых халатах степенно проходили персы с крашеными бородами, армяне в барашковых шапках конусом, в наборных серебряных поясах, попы в скуфейках, с деревянными крестами на шее. Прошло трое голландцев в коротких серых куртках на меху, приподняли грибастые шляпы, пробежали двое немцев. Поосторонь деревянной мостовой сидели нищие, пели умильными голосами, протягивая чашки:

Отцы наши, наши батюшки,

Дай вам господи доброго здравья!

Донес вас бог-господь

До крайнего Михаила-архангела!

У раскрытых под высокой рубленой башней ворот держало сторожу с десяток стрельцов в красных кафтанах, с широкими перевязями через плечо, с которых свешивались заряды, в шапках с разрезом, при саблях, с пищалями в одной, с бердышом — в другой руке.

На стене башни, над воротами, перед образом Георгия-победоносца горела розовая лампада.

Перед воротами пристав Афанасий Огурцов приостановился, оглянулся на иностранцев, снял шапку, перекрестился и тогда только двинулся в ворота с обнаженной головой. За ним обнажили головы и купцы и проходили гулкую, сырую башню, держа свои шляпы на отлет, а стрельцы смотрели на них, посмеиваясь.

— Порядок-то асеи теперь, видно, знают! — ухмыльнулся в полуседую бороду толстощекий десятник.

— Выучились! — отозвался охотно другой, высокий, молодой, с малиновыми губами, в русых усах и бородке. И добавил вполголоса: — И зачем царь их сюда только пускает!.. Нехристи!

Внутри Гостиного двора были суплошь, словно начинка в пироге, натолканы, наставлены приземистые избы с широкими дверьми на кованых петлях, с окошками за решетками… Стояли три торговых ряда — аглицкий, голландский, русский, за ними счетные и жилые избы, однако без печей— кухни вынесены были на заднюю стену Гостиного двора. Отдельно — каменная царская кладовая. Всюду товары — в ящиках, тюках, бунтах, бочках, укрытые пахучими липовыми рогожами. Проходы и проулки набиты народом, воздух звенел от криков, крепко пахло все по-разному— кожей, овчинами, пряными специями, смолой, дегтем, ворванью, а крепче всего и иногда почти что невыносимо — тронувшейся соленой рыбой.

Пристав довел купцов до ихней Счетной избы, откуда выскочил навстречу длинный сутулый человек в московском зеленом опашне, в меховой шапке и радостно приветствовал по-английски:

— Привет во имя божье!

— Привет, Томас! Привет! — гремели в ответ и купцы, трясли руку своего соотечественника.

Мистер Томас Грэс был комиссар английского гостиного ряда, жил постоянно в Архангельске и, всюду имея друзей, был вполне в курсе всех московитских дел и обстоятельств. На худом, желтом лице его большие голубые глаза сияли нарочитой доверчивостью и простотой, но вытянутый вперед хрящеватый нос как будто все время сверлил, нюхал воздух.

— О, джентльмены, вы первые лондонцы здесь в этом году! — говорил мистер Грэс.

И подмигнул:

— Да разве могло быть иначе, если корабль ведет мой старый друг — капитан Стронг?

Мистер Грэс мигом усадил пристава и стрельцов на крыльце Счетной избы, ловкий русский мальчик в голубой рубашке с тканой опояской, с подхваченными ремешком льняными волосами, принес им в зеленом кувшине пива и оловянные стаканы. Купцы с хозяином ушли в избу, сели за дубовый стол на скрещенных ножках, и им показалось на миг, что они дома, в Англии. Мерно отщелкивал маятник больших лондонских часов в футляре красного дерева, на стене, между фаянсовых тарелок с видом Тоуэра, висело черное распятие, на окошке с белыми занавесками розовел бальзамин. Тот же русский мальчик влетел в избу, подал всем по раскуренной трубке, поставил на стол бутылки с элем, фигурные кружки.

Мистер Грэс вошел последним, осторожно, без стука, очень плотно прикрыл за собой дверь и, предостерегающе подняв тонкий палец, посмотрел на пристава через окно.

— Какие новости, Томас? — салютуя синим дымом, спросил Кау.

Нос мистера Грэса завертелся во все стороны, он прищурился и указал глазами на суетившегося у стола мальчика.

Гости предупрежденно замолчали, а за окнами подымался волной, прибоем шел, то рос, то замирал напряженный, могучий шум оживленной улицы. Не разобрать было ни слов, ни воплей, ни ругани, ни божбы, только порой раскатывался схожий с грохотом колес по булыжнику громкий, свободный смех, полный довольства и силы.