Черные листья - [15]

По слуху Андрей стрелял не так, как его старшина Микола Трофимчук. Тот давал! Выведет их темной ночью на поляну, посадит в круг и говорит:

— Может так быть, что разведчик лежит в похожую на эту ночь в засаде, а враги ползут к нему с разных сторон и готовятся или прикончить, или взять его в плен? Может так быть, спрашиваю?

— Может, — отвечают разведчики.

— И что тогда должен делать разведчик? Ясное дело — отходить! Но отходить, если он все равно уже обнаружен, надо с боем. Потому как каждый убитый фашист — это фашист уже мертвый, а с каждым убитым фашистом победа наша становится ближе. Но можешь ли ты убить фашиста, ежели его не видишь?

— Нет! — отвечают хором.

— Не-ет! — усмехается Микола Трофимчук. — Тоже мне — разведчики! Небось, ложку натемную мимо рта никто не пронесет… Ну-ка, тащи чучело!

И вот кто-нибудь из разведчиков тянет по траве чучело, привязанное за длинную веревку, а Микола Трофимчук лежит с пистолетом или карабином в руках и чутко прислушивается к шуршанию травы. Кругом ни зги не видно, а старшина для порядка еще и каску на глаза надвинет, чтоб не было никаких сомнений. Потом — бах, бах, бах! И говорит:

— Все сюда!

Включаются фонарики, подходят к чучелу, глядят. Три раза бахнул Трофимчук — три дырки в чучеле, пять раз бахнул — пять дырок.

— Вот как надо, — говорит Микола. — А теперь давайте вы, по очереди.

У Андрея из пяти выстрелов было по три, а то и по четыре попаданий, но старшина все равно ворчал:

— Мазила грешная!

Если по-честному, Андрей обижался тогда на старшину. Плохо ли три-четыре попадания натемную! Придирается старшина!

А теперь он думал: «Стреляй я так, как Микола Трофимчук, плевать бы мне теперь на то, что в глазах чернота. Не промазал бы, даже если бы и не видал фрица-танкиста.

— Эй, русс!

Это закричал фриц, который был слева. Чего ему, интересно, нужно?

— Эй, русс! Я не есть желаний тебе капут. Я и мой два камрад есть желаний маленький дипломатише разговор. Ти ферштейн?

— Давай дальше, — ответил Андрей. — Давай дальше в том же духе, я очень ферштейн.

— О, гут! Что есть твой желания?

— У меня одно желание — прикончить вас всех троих. Ты ферштейн?

— Глюпенькая ти есть сольдат! — прокричал танкист. — Отшень глюпенькая! Скоро темно-темно, ти переставало видеть, и тогда я и мой два камрад кричали по-русски «ура» и бежали тебя убить. А? Ти ферштейн?

— Попробуйте.

Ему трудно было говорить, а тем более — кричать. От этого у него совсем потемнело в глазах, и он замолчал А танкист не унимался:

— Эй, русс! Ти отшень голодный? Ти хочешь тушенка и галетка?

«Ну и сволочь! — подумал Андрей. — Знает, гад, о чем говорить. Не хватало, чтобы он еще и воды предложил. Приподнялся бы он хоть чуток, я ему врезал бы. Я ему дал бы галетку».

Постепенно в глазах у него просветлело, и теперь он этого танкиста видел как на ладони. Видел и второго, который был справа. А вот того, что полз к речке, потерял. Куда ж он делся, этот третий?

Он на секунду приподнялся из окопчика, чтобы отыскать его глазами. И сразу понял, что этого не надо было делать. Немцы, небось, и разговор-то затеяли специально, стараясь выудить его из укрытия. Как только он приподнялся, сразу же услыхал автоматную очередь. Бил тот самый танкист, которого Андрей на время потерял. Бил второпях, нервы, наверное, сдали, потому что прицелься он получше — было бы худо. А так лишь одна пуля слегка задела левую руку, и хотя в этом месте гимнастерка сразу же начала темнеть, особой боли Андрей не почувствовал. Но зло его разобрало такое, что ему с трудом удалось себя сдержать. Хотелось собрать последние силы, выползти из окопчика и крикнуть: «Ну, подходите, гады, потолкуем!»

Немец слева опять закричал:

— Иван! Ти зачем не продолжать дипломатише переговоры? Тебе есть отшень больно?

Танкист, давший по Андрею очередь из автомата, увидев, как он скрылся в своем окопчике, решил, наверное, что если он и не совсем его прикончил, то все равно русский солдат не скоро придет в себя и этим надо воспользоваться. Быстро вскочив, он побежал к лодке. Бежал он совсем по-бабьи, отбрасывая ноги далеко в стороны и туда-сюда виляя задом. Если б он хоть раз оглянулся, то сразу увидел бы, что Андрей за ним наблюдает. Стенка его окопчика со стороны речки была совсем пологой, и если справа и слева Андрей укрыт был хорошо, то здесь стоило ему лишь немного приподнять голову — и вся она на виду.

И вот настал момент, когда нужно было стрелять. Чего, казалось бы, проще: нажми на спусковой крючок — и делу конец. Не мог же он промазать на таком расстоянии! В глазах у него сейчас было ясно, руки совсем не дрожали, только лоб и шея покрылись мелкими капельками пота, будто кто плеснул на них водой.

— Давай, Андрей! — сказал он самому себе. — Давай, а то будет поздно…

Никогда Андрей не считал себя нерешительным человеком, а тут вот будто сковала его какая-то сила, сковала так, что и пальцем не шевельнуть. И никак он не мог отрешиться от страшной мысли, от которой весь заранее похолодел: а вдруг промажет? Всего ведь три патрона…

А танкист все бежит, и Андрей начинает думать, что если он сейчас упадет и начнет подбираться к лодке ползком, то он его упустит. Надо, конечно, стрелять. Вот сейчас, сейчас, сейчас…