Черные кипарисы - [42]

— В другой раз покажу, он здесь живет, на Канатной улице, — успокоила его Аня, — пойдем к морю… Я тебе расскажу, как снимался фильм и что не вошло в него…

— Пойдем, — обрадовался Ваня.

Они прошли по Центральной улице вперед, свернули влево, в узкий зеленый, пахнущий цветущей акацией проулок, и вышли к морю, туда, где на вечном посту, храня память о погибших моряках, неподвижно стояли строгие темные деревья.

— Ваня, а почему так называется картина? Никак не могу понять…

— Это ж кодовое название операции… — сказал Ваня. — Ну засекреченное, зашифрованное, чтобы враг не догадался… Как нашим было тяжело, но они пошли на все. Вот это люди!.. Вряд ли кто-нибудь останется в живых…

— Один останется. А может, еще кто-то остался, но пока что неизвестно.

Они сошли вниз и сели на гальку. Галька еще не остыла.

Огромное красное солнце садилось за горы, и все море было в ярких огненных полосах.

Минут пять Ваня смотрел на море и молчал. Потом полез в карман и вынул толстый пакет из черной бумаги.

— А здесь и ты получилась, и ничего, мисс Скалистая!

Аня вдруг вся вспыхнула, до того нелепо это прозвучало здесь, у моря, на теплой еще гальке, после этой картины, рядом с Ваней…

— Да брось ты! Как тебе не стыдно! Артем посмеялся, а ты…

Ваня вытащил из пакета большую пачку фотокарточек и стал выбирать из нее некоторые и показывать ей. Тут были и они, Аня с Лидой, и Дима с Аркашей, все их ребята среди скал и на Горе Ветров, и виды моря — на одном едва заметная тоненькая, как тире, подводная лодка в белых бурунах и многое-многое другое…

Ваня отобрал карточки, где была снята Аня, и отдал ей.

Аня взяла их и увидела, что Ваня рассматривает карточку, на которой Феликс с громадным рюкзаком стоит на отвесной стене. Что это он? Аня отвернулась, чтобы Ваня не знал, что она видела карточку: может, он захочет сейчас же порвать ее на мелкие кусочки и бросить на ветер. И пусть рвет, пусть бросает.

Ваня не порвал карточку.

— Завтра отнесу ему, — сказал он, — ведь ваш Феликс необычный.

— Ну да, скажешь чего! — закричала Аня. — Он — воображала и пижон. Он бессовестный!

— Не надо так, — попросил Ваня, — Ему сейчас трудно, а вы… Вы готовы его живьем… Неблагодарные!

Аня вдруг пришла в смятение:

— Так ты… Ты оправдываешь и защищаешь его?

— Нет, — сказал Ваня, — но ведь не только он виноват во всем…

— А кто ж еще? — запальчиво спросила Аня. — Кто? Может, и мы, да? И мы? И я?

— И вы и ты… — Ваня стал вкладывать оставшиеся карточки в пакет. То, что он сказал, было так внезапно и с этим так не хотелось соглашаться, что Аня даже обиделась и надулась, но только на минуту-другую.

— А что на тех карточках? — спросила Аня. — То же самое?

— Почти.

— Покажи мне.

— Там мои товарищи из Ярославля, ты никого не знаешь…

— Хочу посмотреть на них.

Но Ваня держал в руке пакет и не показывал. Тогда она потянулась к нему, дернула пакет и вытряхнула на ладонь карточки, и, кроме тех, где была снята она с приятелями, увидела и другие. Вон карточки с куском зубчатой стены и куполами церквей.

— Кремль?

Ваня кивнул, но глаза у него стали тревожные.

— А это Волга? — Она увидела реку и часть берега с сидевшими на песке незнакомыми ребятами, и Ваня опять кивнул.

— Какая она маленькая по сравнению с морем!

Он промолчал, и Аня стала рассматривать новые фотографии. Среди снятых на них ребят заметила одну девчонку — она была почти на всех снимках. А потом и одна, в полный рост, во всю карточку: лицо узкое, глаза зоркие, прищуренные, а губы смеются, и волосы вскинуты сильным ветром.

И сразу что-то кольнуло Анино сердце.

— Кто это?

— Женька. — Ваня стал подбрасывать и ловить камешки.

— Дружите?

— Да.

— Давно?

— Нет…

Аня вдруг услышала его учащенное дыхание и замолкла.

И стала торопливо и невнимательно просматривать другие карточки. И на них тоже была эта Женька. Высокая, в короткой тесной юбчонке, с худыми коленками. Ничего особенного. Ее волосы были до безобразия растрепаны ветром, а глаза смотрели зорко и весело. И сразу стало ясно Ане, почему он побежал отыскивать потерянную кассету и почему ради спора наголо остригся…

Аня собрала карточки, кое-как засунула в конверт и вернула Ване. И вздохнула. Но так, чтоб он не услышал. Ни в коем случае! Что ж, все понятно… Ни на кого из девчонок их двора не обращал он особого внимания, и на балконных в том числе. Просто жалел их. И от этого Ане было немножко легче.

Внезапно стало тихо, очень тихо — или это ей только показалось? И стало слышно, как на берег штурмом идут цепи маленьких волн и, заворачиваясь гребнем и теряя силу, захлестывают гальку и откатываются, оставив шипящую пену: вечно у них атака, штурм, победа — и поражение. И опять штурм.

Кусок солнца еще виднелся за темной спиной дальнего мыса, и от него шли ослепительные брызги лучей. Потом солнце исчезло, и в ту же секунду небо охватило пронзительно тревожное зарево заката, а море потемнело, стало тяжелым, густо-багровым, и теперь на нем пылало лишь несколько ярко-алых полос.

— Ты видишь тот мыс? — Аня показала рукой на море.

— Дельфиний?

— Да. Это на нем долго прятался Калугин, и если бы не он, может, никогда бы не узнали люди о том, что было здесь, как они сражались и подорвали себя вместе с нефтебазой…