Черные кипарисы - [34]

— Ты чего? — обеспокоенно спросил издали Артем.

— Ничего! — Аня посмотрела на берег: Феликс в назидательной позе стоял возле Адъютанта и что-то втолковывал ему.

— Он тебе нравится? — спросила она у Вани.

— Кто, Феликс?

— Да нет, Захарка, его Адъютант.

— Представь себе — нравится, — сказал Ваня, погрузил в море лицо и дурашливо забулькал водой.

— Ты ошалел! Я терпеть его не могу!

— А какой он живой и храбрый! — сказал Ваня.

— Он? А как сегодня струсил!

— А кто дважды лазил в дыру за льдом? Он храбрый, но этому мешает Феликс…

— Ерунду ты городишь! — вдруг крикнула Аня и опомнилась. — Это почему же?

— Феликс…

Закончить Ваня не успел.

Завыла сирена, и Аня увидела на берегу легковую машину с красным крестом на ветровом стекле. И еще увидела большую толпу одетых и полуодетых людей. Среди этой толпы отчетливо виднелись три фигуры в белых халатах. Склонившись к гальке, они что-то делали. Что — не было видно с моря, но делали они что-то очень важное и срочное.

Ане стало не по себе. Мороз продрал по коже. Вслед за Ваней она быстро поплыла к берегу, потом, нащупав ногами дно, побежала. И все, кто был в море и услышал сирену, побежали к берегу.

Люди в белом кончили что-то делать на гальке и понесли кого-то в носилках к машине.

Наконец, выбравшись на берег, Аня бросилась к толпе и только возле самой машины, в которой уже были открыты задние дверцы, догнала людей в белом.

На носилках лежала Лена.

Ее трудно было узнать, но Аня узнала. Узнала ее длинное, перевязанное в нескольких местах тело с темными пятнами на бинтах. Купальник был разорван, шапочка почти сползла с волос. Она лежала, тяжело продавливая носилки, и веки ее закрытых глаз, ее ноги и руки с судорожно сжатыми пальцами сильно побледнели и стали отливать синевой.

Рядом с носилками стоял ее отец. Руки его повисли вдоль тела.

Носилки тотчас исчезли внутри машины. Дверцы захлопнулись и стрельнув дымком, «скорая помощь» ринулась с пляжа.

— Говорят, пульса почти нет, — сказал кто-то рядом.

— А ты что, сам не видел? На фронте не был? — ответил другой. — Какой тут пульс…

Аня с минуту не могла раскрыть рта. Потом справилась с собой и спросила у рыбака в драной, с масляными пятнами тельняшке:

— Чем это ее так?

— Чем? — Тот повернул к ней худое лицо. — Глиссером! — Он так посмотрел на Аню, точно она была виновата во всем, что случилось. — Паразиты! К стенке за это надо!

Люди стали медленно расходиться. Ребята поспешно оделись и пошли домой. Только Вани нигде не было — куда-то исчез. И одежды его на гальке не было. Видно, убежал раньше их. Даже про своего Диму забыл, и тот растерянно поглядывал по сторонам.

Аня шла сзади. Одна. Шла и кляла себя последними словами: она же, если быть до конца честной, завидовала Лене, не очень добро думала о ней и даже дельфина на монетке хорошенько разглядеть не позволила… Ох, как все получилось!

У своего домика Аня, отстав от ребят, нырнула в калитку, и никто не заметил ее исчезновения. Феликс вообще ни разу не повернул в ее сторону головы с тех пор, как она вылезла из воды…

Часа через два у доминошного стола собрались почти все ребята. Даже Витька явился, прослышав обо всем. Даже очкастая Нонка, покинув свой балкон, пристроилась на краешке скамьи и тянула шею в сторону Вани, который говорил что-то очень важное.

Феликса среди ребят не было.

Ваня, без картузика, в той же пестрой летней рубашке, кому-то отвечал:

— Пока что не знаю… Когда ее внесли в операционную, она была уже мертвая — сердце не работало, дыхание прекратилось. Но известно, что пять-шесть минут после наступления смерти организм не умирает. Здесь дорога каждая секунда. Чтобы спасти ее, пробовали все: искусственное дыхание, особое внутриартериальное переливание крови — ее с большой силой гонят в обратном направлении, и прямо к сердцу. Не помогло. И тогда пошли на последнее…

— Скажи, она жива или нет? — прервала его Аня, — Ты можешь это сказать?

— Жива. Но все еще без сознания…

— Теперь давай дальше.

— Оставалось последнее — прямой массаж сердца…

Ребята, обступившие стол, молчали. Было тихо-тихо, и в этой тишине стало слышно, как к ним подошел Феликс. Но никто даже не обернулся к нему.

— Был сделан короткий разрез, потом осторожно взяли в руку ее сердце и стали медленно сжимать и разжимать его, чтобы восстановить кровообращение и оживить. Иногда это спасает. Полчаса массировали сердце, а за дверью сидел ее отец и ждал.

— И ты был там? — спросил Аркаша. — Тебя пустили?

— В операционную посторонних не пускают.

— Какой же ты посторонний?

Ваня не ответил и продолжал:

— Через полчаса к ее отцу вышел второй хирург и сказал: «Жива, но положение еще очень тяжелое» — и ушел. Сердце ее ожило: мышцы стали сокращаться — гнать по жилам кровь, появился пульс, восстановилось дыхание. А потом ей делали другие операции — ведь глиссер сильно стукнул ее.

— Слава богу, — громко вздохнула Лида. — Чего-чего не слыхала, но чтоб сердце брали в руки и сжимали-разжимали — ни разу…

Скоро опять послышались чьи-то шаги — к ним подошла Нанка. Она не сразу подошла к столу, хотя и увидела возле ребят Нонку. Она постояла поодаль, прислушиваясь к разговору, потом подошла поближе, а уж затем — вплотную.