Черные кипарисы - [16]

— И он тебе не может купить нормального фотоаппарата? — зудел над его ухом Семка.

— Отстань от меня! — Ваня снял картузик и вытер им лицо и голову. — Какое это имеет отношение к его работе?

— Ты чего остригся наголо? — спросил Сёмка. — Точно кочан на плечах, а не голова!

— А я на спор снял волосы, — сказал Ваня, и в его руках, совпав, звучно щелкнули две створки «Смены».

— На спор срезал? — не поверил Семка. — Да ты ведь уродиной стал!

Ваня улыбнулся, и это была такая странная, такая виноватая улыбка, что все его лицо преобразилось — стало мягким, беззащитно-добрым.

— А спорили-то на что?

— Да так… Ленька Хромов утверждал, что кое-кто со мной дружит только из-за моих волос и что у меня уродская, как и ты говоришь, башка — вся в буграх и кочках… — Тут Семка не выдержал и хихикнул, — И стоит мне остричься — никто со мной дружить не будет… Я очень разозлился и тут же пошел в парикмахерскую…

— У тебя были красивые волосы? — спросила Аня.

— Обыкновенные. Но у нас в классе ни одного стриженого нет.

— И с тобой, остриженным, дружили? — хитро блеснул глазами Аркаша.

Ваня сунул в карман брюк отснятую кассету.

— По-моему, да.

— А кто дружил? — спросила Аня.

Ваня перестал улыбаться, лицо его сделалось подчеркнуто строгим.

— Да вы ведь никого из наших ребят не знаете…

Аня с Феликсом быстро переглянулись.

— Есть стоящие? — спросил Аркаша.

Ваня кивнул.

— Так не хотелось уезжать сюда. Хотя и тут ничего. Мы еще в пятом классе дали слово никогда не разлучаться и, даже когда нам будет по тридцать лет, переписываться.

— С девчонками тоже? — спросил Захарка.

— Тоже.

— У вас большой шинный завод, — сказал Артем, — резину выпускает, и еще ЯЗы.

— Да что там резина! Видели б вы, какая у нас Волга! А кремль! А картинная галерея! А клиника! Отец работал в очень хорошей клинике. — Лицо Вани прямо сияло от этого его Ярославля, и можно было подумать, что и места лучшего нет на земле.

— Шагаем, — Феликс поднялся. — Потрепались — и хватит.

Глава 12 ГОНКА

Адъютант приподнял рюкзак, Феликс продел закинутые назад руки в лямки, встряхнул и полез в гору. За ним потащились другие. Один Захарка не двигался. Когда до него добралась Аня, он протянул ей руку.

— Уйди! — сказала Аня.

— Хватайся… Не фасонь.

— Лучше Лиде помоги.

— Надо очень, — фыркнул Захарка. — Толстуха — не утащишь…

— И я не хочу! — Аня гневно мотнула хвостиком волос.

Адъютант помчался догонять Феликса, и Дима увидел, как Ваня стал потихоньку спускаться к Лиде, подал ей руку, и она не отказалась. Диме стало неловко, и он старался не оглядываться в их сторону.

Лезли то полого, то почти в лоб, минуя жесткие кустики, обрывистые склоны, островки можжевельника. Зубцы Горы Ветров приближались медленно; их то заволакивало туманом, то они открывались, громадные, желто-серые, с рыжими потеками и темными пятнами; и уже не над ребятами, а ниже их, на фоне каменной стены, лениво и хищно реяли черные грифы. Аркаша отстал метров на полтораста, останавливался, отдыхая, и напряженно смотрел вверх, на удаляющихся ребят; потом опять карабкался — иногда, на особенно крутых местах, даже на четвереньках.

— Привал! — крикнул Дима. — Привал!

— Так мы и к полдню не доберемся! — Феликс лез все выше.

— Привал! — Дима остановился и решительно сел на бугорок.

Скоро Ваня подтащил к Диме обессилевшую Лиду, а сверху спустилась Аня. Снизу к ним карабкался Аркаша. Волосы его прилипли ко лбу, руки судорожно хватались за кустики и выпирающие из горы камни.

— Я спущусь и возьму его на буксир, — тихо сказал Ваня.

— Не надо… Будет еще хуже, — шепнул Дима. — Пусть сам…

— Долго вы будете сидеть? — спросил сверху Захарка. — Слабаки! Цыплячьи души!

— Сколько надо! — ответил Дима, покосился на Аню и закричал Адъютанту: — Догоняй своего хозяина — оторвался!

Аня тотчас показала Диме спину.

Ага, не понравилось! Ну и хорошо.

Через минуту до них добрался Аркаша — на него жалко было смотреть: точно из моря вылез, и ребята старались не смотреть на него. Его грудь ходила ходуном, колени подгибались, и он тут же свалился на землю у их ног.

— Какой ваш Феликс! — сказал Ваня. — Выносливый. Все ему нипочем.

И Дима тут же вскочил на своего конька и с радостью пришпорил его:

— Этого у него не отберешь! — и поглядел в Анину склоненную спину со слабо выпирающими лопатками и тонкой загорелой шеей.

— И с головой… — добавил Ваня. — И отчаянный.

— Страх! — Дима неожиданно почувствовал на языке привкус соли, как будто слезы каким-то образом проникли внутрь его из глаз.

И здесь Аня не вытерпела и повернулась к нему.

— Ты злюка! Ты завидуешь ему! — И вдруг на ее глазах вспыхнули слезы — не ушли внутрь, как у него, не стали точить и разъедать, а вспыхнули на глазах. — И с тобой никто никогда не будет дружить…

Она вскочила и полезла вверх.

— Ну что вы, ребята, что вы!.. — на миг смутился Ваня, как будто был виной всему, и стал растерянно озираться: ведь он ничего не понимал. — Ну зачем ссориться по пустякам? Терпеть не могу такого! Как будто нет других дел!

«Были б у тебя такие пустяки!» — подумал Дима и громко закричал вдогонку ей:

— А мне и не нужна такая дружба! Не нужна! Не нужна!

Лида с Аркашей сидели молча, а Ваня все оглядывался по сторонам, и лицо у него было еще более растерянное и смущенное. Он снова вытер картузиком мокрое лицо и сказал: