Черные и белые - [28]
Неожиданно в комнате дежурного раздались громкие, тяжелые шаги.
С треском распахнулась дверь. От сильного удара дежурный отлетел в сторону. В кабинет начальника полиции вошли четверо рабочих, среди них, с револьвером в руках, и Цериньш.
Как во сне, начальник полиции услышал слова, произнесенные бывшим арестованным — коммунистом Арвидом Дзенисом. Приказ был твердый и решительный:
— Господин капитан! Именем нового правительства вы арестованы! Руки вверх!
Медленно-медленно капитан Сталтманис поднял руки…
С окраин, из обеих мельниц, от почты, с каждой улицы и из каждого дома к центру города направлялись люди. Колонна демонстрантов росла. От могучего ритма песни и шагов дрожали оконные стекла. И наши ребята, наш стрелковый полк шел в колонне демонстрантов. Людской поток остановился на большой площади у рынка. Быстро воцарилась тишина.
И тут мы услышали слаженную песню где-то за парком — это по Литенской дороге приближалась другая колонна. Там шли молодые парни и девушки, мужья и жены, батрачившие у кулаков. И вдруг от удивления мы широко раскрыли глаза — в первом ряду с высоко поднятым красным знаменем шел Оборванец! Он, как нам показалось, словно вырос, стал стройнее. Лицо его от загара и румянца так и светилось солнцем, даже шрам на щеке стал менее заметным. Рядом с ним, держась за локоть сына, шла его мать — кривая Ядвига. Но сегодня никто не замечал ее покалеченное плечо. Она шла прямо, с гордо поднятой головой, а в глазах искрились слезы радости.
Обе колонны, обменявшись громкими возгласами, рукопожатиями и поцелуями, слились в одну широкую, полноводную людскую реку. Оборванец — все вдруг вспомнили, что его звали Робертом, — увидел нас. Он подошел к Валдису и Брунису, поздоровался с ними и улыбнулся:
— Ну как, ребята, нашли знамя?
— Нет, не нашли… — Лицо Валдиса помрачнело.
— А помните записку: «Товарищи! Ваше знамя в надежных руках»?
— Да-да! — закричали мы в ответ.
— Значит, теперь все ясно?
— Но…
Роберт не дал нам продолжить. В его глазах лучились веселье и радость.
— Пожалуйста, получайте свое знамя, свое красное знамя! — Голос Роберта чуть-чуть дрогнул. — И всегда храните его у сердца! — Сильная и твердая рука вручила Валдису Цериньшу отполированное сотнями рук древко.
Мы не смогли промолвить ни слова. Запрокинув головы, смотрели мы на знамя затаив дыхание. Казалось, было слышно, как у всех нас в висках пульсирует кровь, а в груди стучит сердце. В этот момент к нам подошел отец Бруниса.
— Смотри, отец! — воскликнул Брунис. — Это вот — знамя нашего полка!
— Да, ребята!.. — По лицу слесаря будто мелькнула тень воспоминаний. — Ваше знамя — это знамя красных стрелков. Оно полито кровью моего боевого друга… А теперь, — сказал после паузы Арвид Дзенис, приглаживая волосы, — решим так: пусть оно станет боевой эстафетой для вас, пусть оно будет знаменем будущих комсомольцев!..
Начался митинг. На большой ящик, вынесенный с базарной площади, один за другим поднимались ораторы. Мы слушали их взволнованные голоса, хорошие, дорогие слова. Но особенно запомнили слова одного железнодорожника:
— Теперь никто не посмеет называть наших детей, наших жен и нас самих черными. Мы — рабочие, и нас объединяет красное знамя!
Ну вот, значит, с этого дня мы никакие не черные. Мы стоим под своим красным знаменем. Стоим и всегда будем стоять: в работе, в борьбе — всегда и всюду!
Собравшиеся у ящика запели «Интернационал». Гимн подхватила вся площадь. Пели наши отцы, наши матери. Пели и мы:
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТИЛЕТИЯ
Вот и погас пионерский костер на берегу Педедзе. Подошел к концу и рассказ о черных и белых, рассказ о красном знамени. Я распрощался с Марой, со своими юными друзьями, которые сейчас, наверное, сидят уже за партами и, может быть, слушают рассказ учителя истории о рождении Советской Латвии. Возможно, ребята вспоминают Генерала — Валдиса, Профессора — Бруниса, адъютанта Пипина, разведчика Назитиса…
Откровенно говоря, в спешке трудовых будней я чуть не позабыл о них. А теперь уже третий день в редакции на моем письменном столе лежит не совсем обычное письмо: простой конверт с «приятным» чернильным пятном, а в конверте — вырванный из тетради листок. Большими угловатыми буквами на нем выведено:
«Товарищ Янис!
Мой брат — пионер. Когда он вернулся из пионерского лагеря, он рассказал мне о Вас и вашем полке черных. Пожалуйста, напишите мне ясно и точно, где сейчас живет Валдис, где и когда можно с ним встретиться!
С уважением. Ваш Янис».
Я улыбнулся и решил, что тезке обязательно надо ответить. Но выяснилось, что мой юный друг, желая узнать, где живет Валдис, забыл сообщить, где живет он сам. Поэтому осталось только развести руками. Однако это письмо поторопило меня еще раз встретиться с друзьями юности, теперь, через десятилетия, чтобы узнать об их дальнейшей судьбе. Правда, не со всеми из них мне удалось свидеться лично.
Отважный Назитис остался верен своему таланту разведчика; я узнал, что он руководит геологической экспедицией где-то в Саянских горах. Он стал разведчиком богатств земных недр. Пипин, как прирожденный историк, с лопатой в руках занялся исследованием прошлого. В Средней Азии, в пустыне, он раскопал целый древний город, занесенный песком. У Бруниса прожитые годы были более бурными. Когда началась Великая Отечественная война, его отец и мать ушли добровольцами на фронт. А сам Брунис исчез. Люди рассказывали, что парень на Литенской дороге вскочил в армейскую машину и уехал вместе с красноармейцами. И это, наверное, было правдой, потому что через несколько лет после войны я встретил его в университете в военной форме, с гвардейским значком на груди. Отец его, командир роты, пал под Москвой, а мать, санитарка, — под Берлином. Брунис работал и учился, закончил физический факультет. Теперь одного из молодых московских профессоров-специалистов в области атомной физики называют почтительно Бруно Дзенисом. Значит, наши слова не были брошены на ветер: наш Профессор стал действительно ученым-профессором.
