Черные береты - [75]

На удивление быстро, просто мгновенно состоялся приказ на увольнение. Единственное, что попросили кадровики — переписать рапорт: по последнему Указу Ельцина в армии и МВД запрещалось обсуждать решения Президента и тем более давать им какую бы то ни было оценку. Превращение офицеров в баранов и тупых исполнителей получило, таким образом, и письменное утверждение.

Махнув рукой, Мишка согласился — лишь бы быстрее из этого дерьма и дурдома. Немного задело лишь то, что с ним все же так легко расстаются. Что ни один начальник не захотел с ним побеседовать, узнать истинные причины увольнения. Может, даже попытаться уговорить остаться на службе. Нет, нигде никто ни слова, ни полслова, чтобы не мараться о «политического». На всякий случай. Неизвестно ведь, кто победит завтра.

Ко всему прочему передавалась по штабу новость: министру присвоено звание генерала армии. Известие для любого думающего было неожиданным и несло в себе вопрос: за что? Ведь всем видно, что милиция деморализована и не сегодня-завтра вся перейдет на сторону Верховного Совета. Значит, не за заслуги, значит, это — аванс, который опять же не сегодня-завтра Ерину нужно будет отрабатывать перед Президентом. Впереди — выходные дни, на понедельник назначено заседание президентов республик, которые, судя по всему, Ельцина не поддержат. Тогда — всеобщая политическая стачка и крах всех, кто поддержал Президента в этой авантюре. Нет, не зря авансом даются такие высокие воинские звания. В субботу или воскресенье сотворится главное…

Зато приятной неожиданностью стал звонок от Щеглова. Мишка вначале не понял, кто звонит, но как только прозвучала фамилия Тарасевича, сразу вспомнился заместитель Андрея.

— Ты… не один? — догадываясь, почему он оказался в Москве, все же уточнил Багрянцев.

— Не один. И не только мы.

— Сообразил. В гости сможешь забежать? Рая обрадуется.

— Вряд ли, ситуация не та. Об Андрее хоть что-нибудь известно?

— По крайней мере, жив-здоров. Там, где будешь, поглядывай по сторонам. Может, увидишь, — дал совет. И тут же пожелал друзьям не встречаться. Это будет не та встреча, которой бы оба хотели…

— Я понял, — отозвался Серега. — Но если не увижу, привет ему. Выпадет минутка, позвоню еще.

— Обязательно.

Значит, деморализованной московской милиции власти уже не верят, стягивают ОМОН со всей страны. А в провинциях настрой один — снести эту Москву к чертовой матери, разогнать по углам, чтобы больше не колобродила, не гнила и не будоражила остальных. Начальники на этом, кстати, могут сыграть. На кого первых натравят — тех провинция и погонит. Щеглов — Тарасевича, Ельцин — Руцкого. А вчера еще все были вместе…

Рая не очень обрадовалась появлению Щеглова. Впрочем, как до этого звонку Тарасевича. Все ее существо пронзала единственная мысль; как нарушится теперь спокойствие их дома, уведет или не уведет это ее мужа.

Ее можно было понять, она чисто инстинктивно оберегала нарождающуюся в ней жизнь. А Мишка, после всплеска эмоций с подачей рапорта, вновь улегся на диван и уставился в потолок. Рая, всегда тихая и осторожная в движениях, теперь вообще перемещалась по квартире бесшумно: ее Мишка, всегда уверенный в себе и не сомневающийся, кажется, ни в чем, теперь вдруг остановился как бы на перепутье. Хотя видно, что энергия клокочет у него внутри, ломая и выворачивая душу. Так что теперь Рая не то что боялась посылать его в магазин или предложить пройтись прогуляться, а и сама не решалась выйти из квартиры, оставить мужа одного.

— Думал, что я все-таки посильнее, — признался в своих переживаниях Мишка, когда, проснувшись среди ночи, она застала его сидящим на кухне. — Не так все это просто — повернуть еще раз свою жизнь на сто восемьдесят градусов. Не железный. Думается всякое.

Присела рядышком.

— Может, все еще переменится. И тебя призовут снова, и ты вновь наденешь погоны. И сделаешь это с чистой совестью, потому что в главную минуту не поступился своими убеждениями.

— Меня продолжает удивлять другое: почему не все положили на стол рапорта? Мы же русские офицеры. Мы всегда служили идее, а не деньгам. Где наша честь? Стоит в очереди за квартирой? За близким очередным званием? За выслугой лет? Измельчали мы, Рая.

— Не говори «мы». Ты сделал свой выбор. Страшный для меня, пугающий, но я очень хорошо тебя понимаю.

— Больше всего мне хочется сейчас увидеть Андрея. Очень боюсь, что он меня все-таки тогда узнал.

Чувствуя вину и перед мужем, и перед Андреем за то, что своим тоном, поведением не дала им возможности свидеться, торопливо похвалила:

— А ты знаешь, хорошо, что у вас, мужчин, есть такая дружба — по взглядам на жизнь. Только бы быстрее все закончилось, вы бы встретились и объяснились.

— Должно скоро закончиться. Сегодня уже суббота? К понедельнику скорее всего многое прояснится.

— Пусть это будет светлый понедельник.

«Боюсь, что будет как раз наоборот», — подумал про себя Багрянцев, но вслух согласился:

— Пусть. Пойдем-ка спать.

А утром телевизор показал начало настоящей бойни между собравшимися на митинг и милицией на Смоленской площади. Пылали машины, мелькали железные прутья. Крупным планом — залитые кровью лица. Вцепившиеся мертвой хваткой друг в друга старик и милиционер.