Черняховского, 4-А - [16]

Шрифт
Интервал

Говорю всё, как есть, напрямки:
Пусть она проживёт без мучений,
Без обид, без потерь, без тоски…
Как на исповеди, говорю я:
Всё готов, что угодно, отдать,
Чтобы долго ещё поутру я
Мог улыбку её увидать;
Услыхать: «Как спалось? С добрым утром…»
Взгляд усталый поймать налету —
И поплыть на судёнышке утлом
В новый день и в его маету…
Только тщетны все эти старанья,
Хоть порыв мой, поверьте, высок:
Как свирепая рыба-пиранья,
Отдираю от жертвы кусок
И танцую жестокий свой танец —
И страдаю, и мучаюсь сам:
Ведь по сути я вегетарьянец,
А кровища течёт по усам.
Лишь ночами себя заклинаю,
Проклинаю, песочу, браню,
В обещанья сто раз пеленаю,
Угрызеньями дух бороню;
Лишь ночами я не плотояден,
Лишь тогда моя совесть жива,
А душа вся казнится от ссадин,
И во тьму обращаю слова:
«Забери от неё все боли
И мою надели ими плоть!..»
Ох ты, поле моё, био-поле,
Кто поможет тебя прополоть?

Самобичевание продолжается:

   Прости меня: я знаю, кто я,
И что пора давно на слом…
Но я любил тебя и стоя,
И сидя с рюмкой за столом,
И лёжа на чужой постели,
И под венцом, и без венца,
И в дни жары, и в дни метели —
И, в общем, всюду, до конца…

Не ограничиваясь родным языком, пытался говорить с тобой (и с Небом) на иностранном:

   We've lived so many diff'rent years
In one embrace and breath,
And I have been and will be yours,
Until I come to death!
I beg you to excuse my fault,
My grumbling and so on…
You shouldn't be sick, you shouldn't be old,
And let all troubles gone!

Но «troubless», то есть тревОги, бЕды, никуда не девались, а, наоборот, подступали ближе и заключались, главным образом, в болезнях, против которых мы были почти бессильны, и в своём бессилии я снова обращался к Небу, моя о твоём исцелении:

   Всещедрый Бог!
Призри благоутробно
На дщерь свою — её прозванье Римма!
Не затрудню молитвою подробной,
Скажу одно: она неповторима!
Неповторима, как и каждый сущий,
Со всем своим замысловатым «эго»;
Я для неё не клянчу райских кущей
Или нежданного в июле снега —
Лишь одного: телесных сил возврата
И долгоденственного жития…
Пусть станет для Тебя «персона грата»
Подруга многолетняя моя!

Однако я не слишком злоупотреблял вниманием Неба и опять возвращался к печальному осознанию реальности.

  …Грустною метаморфозой
Завершаю путь:
То, что раньше было позой,
Нынче — это суть…
Уж не манит ветер странствий,
Шхуны, поезда —
Я живу, как будто в трансе,
В транспорте туда:
Не осталось ни желаний,
Ни тщеславных дум,
Жар вакхических камланий
Не смущает ум…
Нет, не измененья галса
Мне страшны теперь:
Страх один во мне остался —
Это страх потерь.
Все мои стремленья зримы:
Лечь на канапе,
И чтоб рядом руки Риммы,
Ноги и т. п….

Не слишком изобретательно я пытался утешать и тебя, и себя:

   Ты вовсе не пенсионерка —
Всё это выдумки ЦК;
А у меня другая мерка:
Тебе до пенсии века!
Тебе до пенсии десяток,
А то и больше, добрых лет,
И в них — шашлык, любовь, достаток,
Ценимый с юности балет;
Твои любимцы — Галя, Гриша
И без снотворных крепкий сон;
А может, улицы Парижа,
Милан, Варшава, Лондон, Бонн…

Но хорошая мина исчезала под новым наплывом тревоги:

  …Мне полезна бывает встряска —
Беспокойство до изнеможенья:
Ведь тогда срывается маска
Беспробудного раздраженья,
И под ней проступает личина,
От которой отхлынула кровь…
Беспокойства первопричина
Именуется кратко — любовь.

И такое простодушное признание — как будто оно может помочь или утешить:

   Ты — мой дух, моя материя,
И, пожалуйста, имей в виду:
Не хочу и думать о потере я —
За тобой повсюду я пойду…

Непритворными были и эти строки, написанные в Будапеште, где мы встречали однажды Новый год:

   Ты ангел-хранитель,
Ты — верный ценитель
Пороков моих и стихов;
Терпенья образчик,
Ты — душеприказчик
Моих несусветных грехов.

Однако, шутливая ирония, искренние признания и такие же преувеличения, а также слова покаяния — всё теряло смысл и значение, когда здоровье твоё неотвратимо ухудшалось, а сделать почти ничего было нельзя. Тогда я впадал в подлинное отчаяние — сначала бурное, потом — тупое и безнадёжное.

  …У меня тяжёлый осадок
От последних прожитых лет:
Я себе и жалок, и гадок,
И лекарства от этого нет.
Как я только себя ни хаял,
Как я только тебя ни корил,
Но отгадка совсем простая:
Вышла ты из привычных мерил —
И вошла в пределы иные…
Это значит, нужно теперь
Подобрать к тебе позывные —
И тогда приоткроется дверь…

Каюсь, я плохо умел это делать…

Месяцев пять спустя написалось такое:

   По каждому году расставлены смерти,
Как в поле ловушки на зверя.
Кто б ни был охотник — Господь или черти,
Для нас неизбывна потеря.
   Для нас — это осиротевшие вещи,
Невидимый след на паркете;
Глухое молчанье, что так же зловеще,
Как тихая бомба в пакете.
   Для нас — это мысль, что без устали гложет,
Спокойно дожить мешает…
А то, что душа бессмертна, быть может —
Не очень то утешает.

Что ещё сказать? Остаётся лишь повторить то, что ты, Римма, написала мне в конце своего последнего письма: короткое «Прощай»…

* * *

Нет, не хочу так прощаться! Хочу вспомнить тебя не больной, измученной, безразличной, но остроумной, ироничной, улыбчивой — что хорошо выразилось в твоих литературных пародиях. И одну из них отважусь поместить здесь, презрев закон об авторском праве, который ты по должности своей свято и не без удовольствия и постоянного интереса блюла около двух десятков лет, когда работала в юридическом управлении Агентства по авторским правам «на Лаврухе».


Еще от автора Юрий Самуилович Хазанов
Случай с черепахой

Сборник рассказов советских писателей о собаках – верных друзьях человека. Авторы этой книги: М. Пришвин, К. Паустовский, В. Белов, Е. Верейская, Б. Емельянов, В. Дудинцев, И. Эренбург и др.


Кап, иди сюда!

От автораМожет быть, вы читали книгу «Как я ездил в командировку»? Она про Саню Данилова, про то, что с ним происходило в школе, дома, во дворе, в горах Северного Кавказа, в пионерском лагере…В новой моей книге «Кап, иди сюда!» вы прочтёте о других событиях из жизни Сани Данилова — о том, как он обиделся на своего папу и чуть не побил рекорд Абебе Бекила, олимпийского чемпиона по марафону. Узнаете вы и о том, что хотели найти ребята в горах Дагестана; почему за Ахматом приезжала синяя машина с красной полосой; в кого превратился Витя всего на три минуты; как Димка стал храбрецом, и многое, многое другое.«Ну, а кто же такой Кап?» — спросите вы.Конечно, это лохматый чёрно-пегий пёс.


Кира-Кирюша, Вова и Кап

Сборник рассказов Ю. Хазанова о том, какие истории приключались с псом Капом, с Вовой, и с Кирой-Кирюшей.


Горечь

Продолжение романа «Черняховского, 4-А».Это, вполне самостоятельное, повествование является, в то же время, 6-й частью моего «воспоминательного романа» — о себе и о нас.


Знак Вирго

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мир и война

От автора: Эта книга и самостоятельна, и служит, в то же время, продолжением предыдущей, носящей не слишком ясное название «Знак Вирго», что означает «Знак Девы», под которым автор появился на свет.Общее заглавие для всего повествования о своей жизни, жизни моего поколения и, в какой-то степени, страны я бы выбрал «Круги…», или (просто) «Это был я…» А подзаголовком поставил бы пускай несколько кокетливые, но довольно точные слова: «вспоминательно-прощально-покаянный роман».


Рекомендуем почитать
Иуда

В центре произведения судьба наших современников, выживших в лицемерное советское время и переживших постперестроечное лихолетье. Главных героев объединяет творческий процесс создания рок-оперы «Иуда». Меняется время, и в резонанс с ним меняется отношение её авторов к событиям двухтысячелетней давности, расхождения в интерпретации которых приводят одних к разрыву дружеских связей, а других – к взаимному недопониманию в самом главном в их жизни – в творчестве.В финале автор приводит полную версию либретто рок-оперы.Книга будет интересна широкому кругу читателей, особенно тем, кого не оставляют равнодушными проблемы богоискательства и современной государственности.CD-диск прилагается только к печатному изданию книги.


Золотая струя. Роман-комедия

В романе-комедии «Золотая струя» описывается удивительная жизненная ситуация, в которой оказался бывший сверловщик с многолетним стажем Толя Сидоров, уволенный с родного завода за ненадобностью.Неожиданно бывший рабочий обнаружил в себе талант «уринального» художника, работы которого обрели феноменальную популярность.Уникальный дар позволил безработному Сидорову избежать нищеты. «Почему когда я на заводе занимался нужным, полезным делом, я получал копейки, а сейчас занимаюсь какой-то фигнёй и гребу деньги лопатой?», – задается он вопросом.И всё бы хорошо, бизнес шел в гору.


Чудесное. Ангел мой. Я из провинции (сборник)

Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).


Северные были (сборник)

О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.


День рождения Омара Хайяма

Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.


Про Клаву Иванову (сборник)

В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.


Лубянка, 23

От автора: Это — четвертая часть моего «Собрания воспоминаний и размышлений». Она, как и предыдущие части, и вполне самостоятельна, и может считаться продолжением.Здесь вы столкнетесь с молодыми, и не очень молодыми, людьми конца пятидесятых и начала шестидесятых годов прошлого века; с известными и неизвестными (до поры до времени) литераторами, художниками, музыкантами; с любовями, изменами и предательствами, с радостями и горестями нашей жизни… В общем, со всем, что ей сопутствует.