Чернов - [61]

С самого начала своей научной деятельности столкнулся с таким самоотрицанием Дмитрий Константинович Чернов. Его доклад Русскому техническому обществу в 1868 году был событием мирового значения, открыв новую эпоху в теории и практике тепловой обработки стали. В царской России эта работа Чернова была известна только немногим специалистам, и в течение десяти лет он напрасно искал широкого признания у своих соотечественников.

Дмитрий Константинович послал печатный текст своего доклада, опубликованного в «Записках Русского технического общества», в Лондон, известному металлургу Андерсену. Андерсен опубликовал гениальную работу русского инженера на английском языке. С этого перевода был сделан французский перевод, с французского — немецкий. Истинным «толчком с Запада» были почести, оказанные Чернову в Париже на Всемирной выставке 1900 года. Уже в следующем, 1901 году с того же французского сделал русский перевод служащий Брянского общества Александровского южнорусского завода И. П. Семенченко-Даценко. Под витиеватым заголовком «Применение микроскопической металлографии к производству рельсов и теория Чернова» перевод появился в Брянске.

А через год «Записки Русского технического общества» повторили в изложении А. Р. Шуляченко исторический доклад Дмитрия Константиновича в статье «Д. К. Чернов».

Понадобилось тридцать три года для того, чтобы в дореволюционной России соотечественники Чернова начали узнавать о его гениальном труде.

Замалчивание русского имени в самой России побуждало к молчанию и иностранную литературу, не столь щепетильную, как французская. Подобно Ломоносову, Менделееву, Бутлерову, Зинину и многим другим великим деятелям науки и техники, Дмитрий Константинович чрезвычайно остро и близко принимал к сердцу незаслуженное замалчивание своих заслуг и открытий, сознавая, что «дело идет об имени русском, а не обо мне», как говорил Менделеев.

Энергично, словом и делом боролся Чернов за признание приоритета и заслуг русских ученых, в частности его собственных. Им руководило правильно понимаемое патриотическое чувство, а не личное самолюбие, ни тем более жажда обогащения. Он не таил своих находок и открытий, наоборот, выступал с докладами перед широкой аудиторией о каждом своем достижении, предоставляя любому продолжать начатое им или пользоваться практическими выводами из него.

Об этой стороне его деятельности свидетельствует известная переписка с профессором Е. Гейном, руководителем лаборатории в Шарлоттенбурге.

Летом 1902 года в старинном немецком городе ученых и художников Дюссельдорфе происходил металлургический съезд, организованный английским Институтом железа и стали. Для членов съезда внук основателя знаменитой фирмы Круппа Фридрих Альфред Крупп устроил завтрак.

Тут после шумных тостов, дружеских разговоров и обмена визитными карточками Дмитрий Константинович сказал Гейну:

— Я заинтересовался вашим докладом и прениями по нему. Если в немецкой литературе появится подробный отчет об этом, сообщите мне, где он напечатан.

В свою очередь, Гейн попросил русского делегата прислать ему статью А. А. Ржешотарского «Микроскопические исследования железа, стали и чугуна». Дмитрий Константинович записал эту просьбу на своей визитной карточке и, возвратясь в Петербург, тотчас послал Гейну интересовавшую его литературу.

Сообщая о получении литературы, Гейн в ответ выслал Чернову свою брошюру о болезнях железа и меди, в которой речь шла о том же предмете, что и в докладе Гейна на съезде. Комментируя посылку брошюры, Гейн заметил: «До сих пор другого ничего не появлялось об этом предмете».

Это смелое замечание и вызвало дальнейшую полемику между учеными. Благодарствуя за интересные исследования о болезнях меди, Чернов писал дальше:

«Что касается болезней железа и стали, то я очень давно писал о них, и если Вы имеете знакомство с французской и английской металлургической литературой, то, наверное, встречали не раз указания на мои работы… и могли видеть, что я занимался металлографическими исследованиями еще раньше проф. Мартенса и что американский металлург Совёр вполне прав, когда писал… мне: «Вы создали теорию термической обработки стали рукою мастера, и Ваши ученики добавили сравнительно немногое к Вашим основным положениям».

Приведя подробную библиографию своих статей, появившихся за границей, Дмитрий Константинович отмечал:

«Мне кажется, что в Германии редко упоминают о работах в других государствах, хотя бы они появились в литературе и ранее немецких. По крайней мере я замечаю это по отношению к моим работам; иногда прямо повторяют мои опыты, даже моими словами объясняют наблюдаемые явления, а моего имени не упоминают. Возьмите «Siderologie» барона Юптнера или «Eisenhüttenkunde» Ледебура и многое другое… Впрочем, во всякой стране свои обычаи».

Последовавший затем ответ профессора Гейна заслуживает того, чтобы привести его целиком. Вот что писал Гейн в октябре 1902 года:

«Многоуважаемый профессор! С большим интересом я прочитал Ваши сочинения, опубликованные в «Engineering» и в «Proceedings of the Inst, of Meeh. Eng.». До сих пор я только изредка находил неопределенные ссылки на Ваши работы и, насколько мне помнится, в сочинениях г. Осмонда. Тем более я рад, что теперь знаком с ясными и дальновидными исследованиями, которые Вы опубликовали уже много лет назад. Поскольку они имеют отношение к перегреванию стали, я буду считать своим прямым долгом указать на них в моих письменных возражениях на прения по поводу моего доклада. Вы вполне правы, утверждая, что Вы уже в 1876 году или даже раньше установили факт, что, начиная с известной температуры «b», сталь обнаруживает склонность к перегреванию и что перегретую сталь можно снова исправить, нагревая ее до температуры «b». В то же время Вы уже тогда указали на различие между перегревом и пережогом стали. Позволю себе заметить, что в наших работах находятся и несовпадающие пункты, и я был бы рад, если бы Вы и последним уделили Ваше особенное внимание».