Чернов - [23]

Румкорф, почти семидесятилетний старик, но еще деятельный, бодрый, принял участие в заботах русского инженера. Он взял на себя труд заказать и выслать Обуховскому заводу современный микроскоп и пирометр Эдмона Беккереля, известного французского физика и сына еще более известного Антуана Беккереля, друга Ампера и Араю.

Об этом эпизоде своей творческой истории Дмитрий Константинович вспоминает:

«В 1867 году в бытность мою в Париже я обратился к Румкорфу за советом относительно выбора пирометра для моих работ. Он отнесся очень внимательно к моей просьбе и рекомендовал термоэлектрический пирометр Беккереля (младшего), как наиболее пригодный для завода. Термопара (палладий — платина) с полным оборудованием была мне вскоре затем выслана Румкорфом на Обуховский завод. К сожалению, работать с этим прибором в заводской мастерской оказалось решительно невозможным: магнитная стрелка гальванометра (скорее гальваноскопа, нежели гальванометра) подвергается весьма сильному влиянию лежащих и передвигаемых больших стальных масс в мастерской, наблюдение отклонений короткой стрелки непосредственно, при очень мелких делениях лимба, само по себе чрезвычайно неудобно и ведет к большим ошибкам; к тому же сама пара, изготовленная из губчатой платины и палладия, была недостаточно постоянной, так что после нескольких неудачных экспериментов этот прибор — прародитель пирометра Лешателье — был оставлен без употребления».

Чернов так подробно говорит о пирометре Беккереля еще и потому, что русскому металлургу приходилось частенько защищать свои методы исследований от недоброжелательных «друзей». Еще не пришло время точной безотказной техники — верной помощницы ученого.

— В большинстве случаев упускается из вида, — говорил Чернов, отвечая своим оппонентам, — что в то время, когда я начал свои работы, в 1866–1867 годах, мне приходилось определять степень нагрева на глаз, тогда еще недостаточно опытный, и применяться в этом отношении к заводской терминологии кузнечных мастеров. При упоминании о моем обозначении температур на глаз, — не без горечи добавил основоположник металлографии, — обыкновенно проглядывает некоторый намек как бы на ненаучность моих приемов при работе, в особенности со стороны тех лиц, которые в настоящее время просиживают целые дни в готовых, хорошо оборудованных лабораториях, не будучи обременены ответственными обязанностями постоянного, с раннего утра до вечера, наблюдения и руководства работами в заводских мастерских.

Все это вспомнилось Дмитрию Константиновичу в 1916 году, ровно через полвека после сделанных им чрезвычайных открытий, которые произвели, как мы увидим дальше, целый переворот в металлургии. Вспомнил Чернов и то, что, когда через два года ожесточенных занятий он вышел из горячих цехов, первое, что ему понадобилось, были очки.

Из Парижа Дмитрий Константинович ехал в одном купе вагона с молодым русским ученым, назвавшим себя Алексеем Романовичем Шуляченко. Военный инженер, недавно окончивший Николаевскую инженерную академию, он пробыл за границей два года. И теперь возвращался на родину, исполненный новых впечатлений и неуемного желания работать. Лучшего собеседника Дмитрию Константиновичу и желать не хотелось, так быстро сошлись оба в своих научных взглядах на современные вопросы.

Оказалось, что оба занимаются близкими, родственными техническими проблемами да к тому же являются членами недавно основавшегося Русского технического общества. За недолгий срок пути Дмитрий Константинович оценил в новом знакомом глубокого знатока науки, задачу которой на ближайшие годы он видел в объединении с практикой. Два краеугольных камня заводской промышленности — цемент и железо — занимали и Чернова в эти годы. Им уже были начаты первые работы по применению и изготовлению в портовых сооружениях портландцемента.

Два дня, проведенные в одном купе, в долгих спорах и воспоминаниях о выставке, сделали случайных спутников к концу дороги истинными друзьями.

Потом они часто встречались в стенах Технического общества. Знакомство это с годами делалось все более и более тесным. Алексей Романович был приятен Чернову. Позже, когда Чернов женился, Шуляченко стал часто бывать и в доме Дмитрия Константиновича.

— Надо напомнить Алексею Романовичу, что в субботу у нас гости, будем музицировать, — говорил Дмитрий Константинович жене.

Однажды он признался:

— Скажу откровенно: я как-то незаметно для себя влюбился в этого человека.

Иногда Чернов посылал Шуляченко открытку с шутливым вызовом на шахматный турнир. Друзья начинали игру, после каждого удачного хода Дмитрий Константинович восклицал так, будто уже выиграл партию. Шуляченко улыбался и напевал тихонько приятным баритоном мотив арии тореадора. Если Чернов проигрывал, он огорчался, но заканчивал всегда одной и той же фразой: «И проигрывать надо уметь с достоинством».

К скромному, умному Алексею Романовичу все домашние так привыкли, что, если он долго не давал о себе знать, начинали беспокоиться, просили кого-нибудь из детей зайти домой, узнать, в чем дело.

Шуляченко не пропускал ни одной Всемирной выставки. Посещал их и Чернов. Заранее договорившись, в какой гостинице остановятся, они там и встречались. Основные интересы Алексея Романовича затрагивали область строительных материалов. Он, как и Чернов, изучал возможности применения цемента с железом.