Черное танго - [80]

27

Проводив Леа в отель «Плаза», разбудив директора и сказав ему несколько слов, Франсуа Тавернье уехал с Сарой и Кармен Ортега. Они не пошли в квартиру молодой аргентинки из опасения, что за ней могли следить нацисты, а отправились на улицу Сан-Мартин-де-Тур к врачу-антиперонисту Рикардо Лопесу, еврею португальского происхождения. Там, в роскошном кабинете врача, они дождались Самюэля Зедермана, Амоса Даяна и Ури Бен Зоара.

Те появились в три часа утра. Врач измерил давление Самюэлю, мертвенно-бледному и дрожащему, и прописал ему успокаивающее средство. Вскоре брат Даниэля погрузился в беспокойный сон.

На рассвете Лопес велел друзьям перенести тело Даниэля с больницу Ривадавия, в отделение, которым он заведовал. После этого Сара и ее друзья смогли немного отдохнуть.

Через два дня газеты в нескольких строках оповестили о перестрелке на проспекте Иммигрантов, в результате которой погибла женщина с аргентинским паспортом на имя Марии Эскалады. Статья в «Ла Пренса» сопровождалась фотографией.

— Это не Роза Шеффер, — сказал Самюэль.

— Это Ингрид Заутер. Большая Берта все еще в бегах, — пояснила Сара.

— Она не единственная. Один из моих собратьев, доктор Пино Фредза, который во время войны был в свите Муссолини, заявил в своем посольстве, что встретил Мартина Бормана недалеко от пивной «ABC» на улице Лаваль. Еврейские организации Аргентины начали следствие, которое по сей день не дало результатов. Борман неуловим. Под прикрытием организации «Ла Капри», возглавляемой немцем Карлом Фулднером, образованы комитеты по приему нацистов, по распространению фальшивых паспортов, в частности, в Сан-Исидро. В газете «Дер Вег», первые номера которой вышли в этом году, профессор Иоганнес фон Леере, шеф антисемитской пропаганды Геббельса, прославившийся после опубликования своего известного сочинения «Евреи смотрят на тебя», возобновил свои нападки на евреев и пропаганду нацизма: иногда под псевдонимом доктор Эулер, иногда под своим настоящим именем. Мы установили, что он поддерживает контакты с бежавшими нацистскими главарями и ведет важную переписку с Австрией и Германией. Его квартира находится под наблюдением. Он в наилучших отношениях с высокопоставленными перонистами. Они чувствуют себя здесь как рыба в воде. Но не стоит думать, что все аргентинцы пронацистски настроены. Не надо забывать, как обрадовались жители Буэнос-Айреса сообщению об освобождении Парижа. Многие депутаты оппозиции выступают в парламенте с разоблачением официальных служб, нанимающих бывших нацистов…

— Известно ли местонахождение Розы Шеффер? — спросила Сара, перебив Рикардо Лопеса.

— Мы нашли такси, пустое, конечно, оно было украдено. Владелец обратился в полицию и был там грубо допрошен. Бедняга только причитал: «Меня ограбили… меня ограбили…» Сейчас он в реанимации в госпитале.

— Вы считаете его сообщником? — поинтересовался Тавернье.

— Возможно. Он мог одолжить свое такси и заявить затем, что оно было украдено. Один мой коллега должен сообщить, когда он придет в сознание. Что касается Розы Шеффер, после перестрелки ей не удалось сесть на теплоход, и мы почти уверены, что она все еще в Буэнос-Айресе. Наши лучшие агенты постоянно наблюдают за местами, посещаемыми нацистами и их сообщниками. Так или иначе, рано или поздно Роза Шеффер войдет в контакт с кем-нибудь из них. Мы взяли под особое наблюдение дом фон Леерса и офисы «Ла Капри». Месье Тавернье, вы обращались в посольство Франции?

— Да. Наше исчезновение никого не обеспокоило. Мы можем возвращаться в нашу квартиру на Вьямонте.

— Хорошо. Месье Зедерман должен будет опознать тело своего брата и отдать распоряжения относительно похорон.

— Держитесь, Самюэль, я пойду с вами, — сказал Франсуа.

— И я тоже пойду, — сказала Сара.

— Это необходимо?

— Только мне об этом судить. Я любила его как сына, как брата, я хочу ему сказать последнее «прости».

— Как хочешь.

Все восприняли смерть Даниэля, такого юного, как чудовищную несправедливость.

Леа была совершенно разбита этой смертью. В течение последующих дней она почти не выходила из своего номера в отеле, лежа с открытыми глазами. После случившегося она не видела ни Франсуа, ни Сару, ни Самюэля. Кармен заходила каждый день, тщетно пытаясь заставить ее выйти из заточения. Виктория Окампо хотела снова увезти ее в Сан-Исидро, но Леа отказалась. Если кому и удалось вывести ее из оцепенения, так это Эрнесто, аргентинскому другу Даниэля. Он очень заботливо отнесся к ней. Их смятение и печаль, в конце концов, бросили молодых людей в объятия друг друга.

Когда он поднялся в ее номер с букетом цветов, дверь была открыта. Леа в полусне лежала на кровати в одной бледно-голубой шелковой комбинации. Стояла полуденная жара, и окна были наполовину занавешены. Хотя она и была старше Эрнесто на несколько лет, но повела себя как ребенок: свернулась клубком, словно испуганный зверек.

— Дорогая, это я, Эрнесто, не бойтесь… Вам не следовало бы оставлять дверь открытой.

— Я знаю, — еле слышно вымолвила она.

Он удивленно смотрел на нее: в ней не было ничего от той решительной и сильной женщины, какой она была, когда он ее встретил. Она была похожа на испуганную и растерянную маленькую девочку. Эрнесто чувствовал себя неловким, слишком скованным и испытывал безумное желание утешить ее. Он присел на кровать, погладил ее по волосам, произнося слова, которых Леа не понимала, но они звучали нежно и успокаивающе. Она приподняла голову и посмотрела на него еще влажными от слез глазами, но уже с улыбкой.