Черное платье - [72]

я не понимала всего этого? Какое затмение на меня нашло? Стоп, стоп, не рано ли я радуюсь? Предположим, что все происшедшее было сплошной чередой случайностей и совпадений, предположим, что Филипп действительно никакого отношения к этой истории не имеет, а я просто сошла с ума. Почему же тогда он не разыскал меня? Да, вначале не работал телефон, а он не работал до самого переезда, но потом? Он же мог позвонить потом? Позвонить и поговорить с Виктором? Наконец, он собирался через месяц после нашей встречи быть в Москве. Мог же он предположить, что у меня действительно не работает телефон? Ведь он не оставил мне ни адреса, ни телефона, то есть он знал, что я сама не могу с ним связаться? Или он позвонил несколько раз, а потом ему это надоело? Что я могу знать о его чувствах? Разве можно когда-нибудь быть уверенной в чувствах другого человека? Мне казалось, что он любит меня, но на самом деле что я могу об этом знать? У меня ведь есть кое-какой опыт, я знаю, как это бывает… А что, если он звонил и действительно говорил с Виктором, а Виктор из ревности… Ерунда! Нет, не может быть. Да и откуда бы Виктор мог догадаться, какое отношение ко мне имеет Филипп? Вряд ли Филипп стал бы что-нибудь рассказывать постороннему человеку. Все равно, надо у него спросить. Может, он просто забыл мне сказать, не придав этому звонку значения?"

Выйдя из метро, Наташа медленно шла вдоль трамвайных путей по направлению к дому. Было уже совсем темно, и ветер, не сильный и еще довольно теплый, гнал по асфальту сухие листья. "Никогда мне не узнать, что произошло. Никогда". Наташа понимала, что даже если Филипп и звонил, то теперь все равно уже поздно. У нее не было ни адреса, ни телефона, да и не стала бы она сама искать его. И только одна мысль не давала ей покоя: почему она не встретила профессора Меретинского раньше? Ей не было бы так страшно тяжело все это время, она бы не чувствовала себя такой униженной, никому не нужной. Она вспомнила, как летела из Парижа, какую страшную ночь провела дома в день приезда и все, что случилось потом… Она сама, сама во всем виновата, ведь все могло сложиться по-другому! Когда Виктор придет, она спросит его, конечно, но… ах, Господи, ведь он придет совсем по-другому поводу, он придет за ответом. Ну что ж, теперь она знает, что ему сказать.

* * *

Прошло несколько дней, и как-то утром, когда Сережа ушел в школу, Наташа решила съездить в свой старый дом в Сивцевом Вражке, повидать Людмилу Ивановну. "Когда родится ребенок, мне будет не до визитов, — подумала она. — Да и Виктора я сегодня не встречу, он еще наверняка не приехал".

Через полтора часа она уже выходила из поезда на станции "Кропоткинская".

— Здравствуйте, тетя Люда, — сказала Наташа, когда Людмила Ивановна открыла ей дверь..

— Ах, Господи, Наташа! Входи, входи скорей! Куда ж ты пропала?

— Пропала, тетя Люда, так получилось…

— "Получилось", — передразнила Людмила Ивановна. — Что ж хорошего, что получилось? Вешай свой плащ сюда, — она показала на прибитый к дверному косяку крючок. — Тебя тут разыскивали-разыскивали, а мне и сказать-то нечего: куда делась, куда пропала?

— Кто разыскивал?

— Да приходил такой, интересный, француз, что ли…

Наташа почувствовала, как у нее слабеют колени.

— Когда, тетя Люда?

— Да, Господи, когда… Недели две-три как вы переехали, точно не помню…

— И что вы ему сказали?

— Что сказала, да то и сказала: мол, переехали, квартиру продали и переехали. Уж он убивался, бедный! Говорит, звоню, звоню, никто не подходит, вот сам и приехал. А я ему: телефон-то, говорю, у них не работал. Ну и рассказала ему: говорю, так, мол, и так, мать у ней заболела и сынок тоже, а почему квартиру продали и куда переехали — не знаю. Ты бы хоть позвонила, сказала, что да как, или Зина бы позвонила, если тебе некогда….

— Тетя Люда, разве вы не знаете? — спросила Наташа и добавила совсем тихо: — Мама ведь умерла.

— Ой, Господи, ты что говоришь-то? — Людмила Ивановна перекрестилась. — Откуда ж мне знать, что ты? Когда?

— Двадцать первого июня. Разве Виктор вам не сказал?

— Упокой, Господи, ее душу… — Она опять перекрестилась. — Никто ничего не сказал… Какой Виктор?

— Который живет в нашей квартире…

— Не сказал, ничего не сказал. Я его и видела-то всего один раз.

— Я просила вам передать, думала, вы, может быть, захотите прийти проститься…

— Ах, Господи, да как же это? Конечно, пришла бы, а как же? Сколько лет рядом прожили… Ах, Господи, как же так? Упокой, Господи, ее душу… Какая она хорошая была женщина, ты бы знала! Что, сердце прихватило?

— Да, тетя Люда, сердце.

— Ну, хоть она не страдала… Мне Зина-то сколько раз говорила: только бы умереть сразу, не болеть, а то уж больно обузой быть не хочется. Вот Бог и дал. Ах ты, Господи… вот в чем дело-то… А я смотрю, не позвонит никто, не зайдет, не скажет. Ну, думаю, пропали. Ты сама-то как? Тебе теперь без матери…

— Да, тетя Люда, — Наташа сделала усилие, чтобы не расплакаться. — Вы-то сами как живете? Не болеете?

— Да в мои годы жаловаться-то грешно: жива, да и ладно. Тут поболит — пройдет, там поболит — пройдет. Ничего, я не жалуюсь.