Черное евангелие - [25]

Горничная повела их по длинному коридору. Она шла быстро и уверенно, будто зная наперед, что нм требуется. Несколько раз они сворачивали в боковые коридоры. Но вот горничная остановилась и открыла одну из дверей.

Маленькая, тесная комната. В глаза им бросилась огромная, занимавшая почти половину комнаты, кровать. Два кресла забились в угол, словно стыдясь своего присутствия.

Все дешево и безвкусно. И вделанный в стену шкаф, и картина на стене, и окраска стен.

Они вошли. Вскоре горничная принесла чай.

— Ночевать будете? — спросила она, бесцеремонно разглядывая Сэцуко.

— Нет, — едва слышно ответила девушка.

Служанка молча кивнула, показала, где ванная комната, туалет, и ушла, захлопнув дверь. От дверного стука Сэцуко вздрогнула.

На вопрос горничной Сэцуко ответила отрицательно, потому что не думала проводить здесь ночь. Мысли у нее путались, ей почему-то казалось, что они здесь лишь поговорят и уйдут. Красное одеяло на кровати нахально лезло в глаза, а тусклый свет настольной лампы у изголовья почему-то ослеплял.

Торбэк беспокойно ерзал в кресле. Зеленый японский чай он не пил. Он поднялся и нервно зашагал по комнате взад-вперед. Но комната была слишком мала.

Прошло еще несколько томительных минут. Сэцу-ко била нервная дрожь. «Когда же он перестанет ходить?» — подумала она. И тут же с ужасом представила себе, что произойдет, когда он остановится. Она вздрогнула и закрыла глаза.

И вот это случилось.

Но ее никто не схватил, просто Торбэк окликнул ее. Она обернулась.

Он снимал пиджак и вешал его на плечики.

Взгляды их встретились. Торбэк улыбнулся своей ласковой улыбкой и подошел к ней.

Он привлек ее к себе.

При малейшем движении кровать противно скрипела. Верхний свет был выключен, горела только тусклая лампа у изголовья.

В ее свете мягкие спутанные волосы Торбэка напоминали льняную пряжу. Его большие голубые глаза с вожделением смотрели на Сэцуко. Тонкими жилками просвечивали в огромных белках кровеносные сосуды.

Сильные руки, широкая грудь, поросшая золотистыми волосами. Вдоль рук тянутся толстые вены. Руки до локтей тоже покрыты золотистым пушком.

Сэцуко вся сжалась. Голова ее покоится на сильной руке Торбэка. Длинными пальцами этой руки он перебирает ее волосы. Другая рука гладит ее грудь.

Лицо Сэцуко влажно, но это не от слез, а от его поцелуев. Сэцуко тяжело дышит. Крылья ее носа все время вздрагивают. Торбэк перебирает ее волосы и что-то шепчет. Иногда он переходит на свой родной язык, но Сэцуко кажется, что она понимает каждое слово.

Ручей не говорит словами, но в журчании его слышится то радость, то печаль, то ласка, то гнев. Так и в шепоте Торбэка. Сэцуко не знает слов, но смысл их глубоко проникает в ее душу.

— Можно?

Он спросил тихо, и она не расслышала. В ушах у нее звенело.

— Можно? — повторил Торбэк.

На этот раз он спросил громко, она поняла и вся задрожала. И вдруг в эту дрожь ворвались руки Торбэка. Они срывали с нее одежду. Она сопротивлялась, но руки делали свое дело. А его губы еще крепче прильнули к ее губам.

— Свет! — почти простонала Сэцуко.

Возможно, ей хотелось больше света. Но рука Торбэка потянулась к лампе, и лампа погасла. Однако в комнате не стало темно. Свет сочился неизвестно откуда, и их тела ясно обозначались на кровати.

— Бэк, милый! — дрожащим голосом сказала Сэцуко, хватая его руки. — Вы меня любите?! Всегда будете любить?!

— Люблю, очень! — приглушенно прошептал Торбэк.

— Это навсегда? — спрашивала она, задыхаясь.

— Я готов поклясться! — воскликнул Торбэк и перекрестился.

Сэцуко уткнулась в его широкую грудь и разрыдалась.

Но чем больше она всхлипывала, тем смелее становился Торбэк. Она все еще сопротивлялась, но уже совсем слабо, как бы нехотя. И он ласково преодолел это сопротивление…

После того, что произошло, Торбэк и Сэцуко уже не могли и дня прожить друг без друга.

Встречи урывками в приюте их не устраивали. Там было много глаз, выбраться в лес ночью не всегда удавалось. А им хотелось видеться каждый день.

И Торбэк стал вставать по утрам раньше обычного, чтобы встретить Сэцуко на своем «рено» недалеко от ее дома.

От церкви святого Гильома к приюту вела прямая дорога через лес и поля. А Сэцуко жила в совершенно противоположной стороне, и, чтобы ее встретить, Торбэк делал огромный крюк. На это уходило более сорока минут.

«Рено» Торбэка быстро проскакивало проселок и мчалось по городским окраинам. Движение в столь ранний час было еще небольшим, но все равно времени уходило на это много.

Миновав окраину, машина снова вылетала к лесу.

Сэцуко уже поджидала его у обочины шоссе на опушке. Завидев ее, Торбэк махал рукой и останавливал машину.

— Доброе утро, Сэцуко!

— Доброе утро! — отвечала девушка, торопливо усаживаясь в машину.

Торбэк сидел за рулем всегда в темных очках, так хотела Сэцуко. Они направлялись в приют. Теперь можно было не спешить, ведь им так хотелось наговориться.

Придвинувшись к Торбэку вплотную, Сэцуко все время что-нибудь мило болтала, а он только поглядывал на нее. Молчать Сэцуко не могла и без конца придумывала темы для разговора.

Торбэк отвечал коротко и все время улыбался. Часто он останавливал машину на какой-нибудь тихой улице, и они, прижавшись друг к другу, продолжали разговор.