Чернобыльская тетрадь - [78]

— Посмотрим, — неопределенно ответил Маслак.

Лишь в девять вечера наш «Рафик» въехал во двор Иванковских энергосетей. Вышли, размяли ноги. В небольшом деревянном бараке, тут же во дворе, на скорую руку закусили. Там была небольшая столовка оперативного персонала энергосетей.

Маслак побежал узнавать, где спецодежда, где нас расселять на ночевку.

Ждали минут тридцать. Во дворе неподалеку возбужденно беседовали друг с другом недавно прибывшие из Чернобыля трое рабочих. Один был в белом, хлопчатобумажном, двое — в синих комбинезонах с дозиметрами в нагрудных карманах. Они то и дело, особенно один — в белом, высокий, лысый, — указывал сорванным с головы чепцом на северо-запад, в высокое, уже вечернее, затянутое грязноватой дымкой небо и выкрикивал:

— Жарит сегодня — две тыщи доз плутония, душит, — он морщился, кашлял, отирал чепцом морщинистое лицо.

— А у меня почесуха, — сказал другой, — все тело зудит, будто аллергия...

— Особенно ноги у щиколоток, — сказал третий и, потянув вверх штанины комбинезона и нагнувшись, стал остервенело чесать ногтями багровые опухшие ноги.

Мы тоже стали смотреть в ту сторону. Небо было зловещим и безмолвным. А мы все смотрели, смотрели туда с таким чувством, будто там война, фронт.

— Здесь, во дворе, сейчас пять миллирентген в час, - сказал лысый в белом комбинезоне.

В дыхалке слегка саднило. Михайлов заволновался:

— Слыхали? Пять миллирентген. У меня на эту гадость точно будет аллергия. — И спросил меня: — А сколько суточная доза для эксплуатации?

— Семнадцать миллирентген.

— Слыхали?! Три часа и — суточная доза! Сколько же мы нахапаем там?

— Все будет наше. Не паникуй.

Вернулся Маслак и сообщил неприятную весть:

— Спецодежды нет, дозиметров нет, ночевать негде. Все забито до предела. Спят буквально друг на друге. Коек не хватает — спят на полу. Едем ночевать в Киев. В Чернобыль в таком виде нельзя, завернут. Это первые дни, говорят, были кто в чем... Я связался с Киевом и дал команду, чтобы мешок со спецодеждой и дозиметры доставили в гостиницу «Киевэнерго». Там и заночуете. Завтра в шесть утра «Рафик» заскочит за вами и отвезет в Чернобыль.

Делать было нечего. Сели в «Рафик» и поехали в Киев. Прибыли в половине двенадцатого ночи. В гостинице «Киевэнерго» уже поджидал нас огромный мешок с хлопчатобумажными синими спецовками, бутсами я шерстяными черными беретами. То, что береты шерстяные, плохо. Шерсть отлично сорбирует радиоактивность. Нужны бы хлопчатобумажные, но их нет. На безрыбье и рак рыба...

Пока товарищи оформляли документы, я вышел во двор. Воздух так же, как в Иванкове, саднил дыхание. Не меньше, стало быть, и здесь. Где-то три-пять миллирентген в час. А по радио, что в вестибюле, только что передали — 0,34 миллирентгена в час. Явно занижают. Зачем?..

Утром — летнее голубое небо, 25 градусов тепла. Бодро уселись в «Рафик» — Михайлов, Медведев, Попель, Хиесалу, Кафанов, Разумный, Филонов. Поехали через Вышгород. Снова та же, что и вчера, картина: притихший Киев, сосредоточенные, обращенные в себя лица редких, спешащих на работу прохожих.

На выезде из Вышгорода, у поста ГАИ — дозиметрист. Такие же дозиметристы с радиометрами на груди и длинными палками датчиков — у постов ГАИ в Петривцах, Дымере, в Иванкове. Останавливают и «обнюхивают» датчиками колеса у редких машин со стороны Чернобыля. Нас пропускают. Возле дозиметрического поста на въезде в Иванков остановили, проверили путевой лист, пропуск в зону. Все нормально. У обочины дороги стоит голубой «Жигуленок» с открытыми настежь дверями и багажником. Внутри — тюки с вещами, ковры. Владельцы, мужчина и женщина, стоят рядом растерянные.

— Откуда вещи? — спрашивает постовой ГАИ, а дозиметрист ощупывает тюки датчиком радиометра.

— Из Чернобыля... Да все чистое... — говорит мужчина

— Не совсем, — говорит дозиметрист. — Пятьсот миллибэр в час...

— Да что же это такое?! — запричитала женщина. — Свое добро и не забери...

Мы двигаем дальше. Позавтракали во вчерашней столовке Иванковских энергосетей и, не мешкая, поехали в Чернобыль.

По обе стороны дороги, насколько хватает глаз, — безлюдные зеленые поля. Не видно оживления в населенных пунктах, хуторах, городках. То ли еще спят, то ли их покинули. Копошатся в пыли куры, десятка полтора овец бредет без пастуха вдоль дороги в сторону Чернобыля. Вон мальчик с ранцем идет в школу. С любопытством оглядел нас в машине, всех одинаково одетых в синее. Вот старуха тянет упирающуюся козу. Мало людей. Стало острее жечь глаза, саднить дыхание.

— О, сегодня злой воздух, — сказал водитель и натянул на нос висевший на шее респиратор «свиное рыло» — так мы называли поролоновые противопылевые респираторы, внешне похожие на отрубленный кончик морды свиньи.

Обогнали колонну миксеров-бетоновозов, что спешили с сухой бетонной смесью в Припять.

Тридцатикилометровая зона. Военный патруль и дозконтроль. Одни в респираторах, другие нет. Стесняются, бравируют. Проверили путевой лист, пропуск в зону. Все в порядке. Поехали дальше.

Навстречу проскочил бронетранспортер. Водитель в респираторе. Лицо строгое, сосредоточенное. Жжет дыхание, все сильнее режет веки. Вслед за водителем все натянули респираторы, кроме меня. Мне почему-то стыдно. Стыдно бить челом перед радиацией, черт бы ее побрал! Впереди на асфальте дороги наносы пыли. Нас обошла «Волга» с министром. Пыльное облако с активностью около тридцати рентген в час окутало «Рафик». Надел респиратор. «Волга» министра скрылась за поворотом. Снова одни на дороге. Изредка обгоняем тяжело ползущий миксер с грузом сухого бетона. И вновь глухо, пусто. На обширных просторах полей, в деревнях и хуторах — ни души. Зелень еще свежая. Но скоро, я знал это по опыту, начнет темнеть, чернеть, пожухнет и станет рыжей хвоя елей и сосен. Набравшие силу зеленя станут хиреть и, как шерсть баранов, эти «волосы» земли будут копить в себе радиацию. Там ее наберется в два-три раза больше, чем на поверхности дорог.