Чернобыль: История ядерной катастрофы - [14]

Комиссия выбрала это село из шестнадцати предложенных вариантов. Название электростанции позднее изменили на Чернобыльскую – Центрально-Украинская выглядела бы нелепо на севере, у самой белорусской границы. (Мнения Минска, скорее всего, никто не спрашивал.)[35]

Работы по возведению станции начались уже под руководством Брюханова. Летом 1970 года директор переехал из номера чернобыльской гостиницы в вагончик-бытовку площадью менее шести квадратных метров. Оттуда он командовал растущим корпусом инженеров и бригадами строителей, оттуда же мотался то в Киев, то в Москву. Григорий Медведев, назначенный в 1971 году заместителем главного инженера первого энергоблока ЧАЭС, сохранил приятные воспоминания о станции и атомграде на заре их существования: «Вокруг – редкий молодой сосняк, как нигде в другом месте пьянящий воздух. Песчаные холмы, поросшие низкорослым лесом, проплешины чистого желтого песка на фоне темно-зеленого мха. Снега нет. Кое-где – пригретая солнцем зеленая трава. Тишина и первозданность»[36].

Тишине, впрочем, настал конец. Экскаваторщики, работая круглые сутки, вырыли котлованы общим объемом в семьсот тысяч кубометров. В августе 1972 года министр энергетики и электрификации СССР Петр Непорожний, лично прибыл на первую заливку бетона в фундамент. Звучали громогласные речи, принимались социалистические обязательства… Однако сооружение корпусов и монтаж реактора потребовали намного больше времени, чем планировали в верхах. Электростанция должна была дать первый ток уже в 1975 году, но поставки деталей реактора и прочего оборудования запаздывали. В апреле 1975 года, когда подходил установленный срок сдачи объекта, Щербицкий (в то время – уже первый секретарь ЦК КПУ) обратился за помощью лично к Косыгину. Это дало результат – необходимые поставки наконец пошли без перебоев. В августе 1977 года ядерное топливо впервые загрузили в активную зону реактора. В сентябре уже рабочую электростанцию подключили к энергосистеме, а в декабре Брюханов подписал акт приемки первого энергоблока в эксплуатацию[37].

После этого директор стал заведовать уже не столько строительством, сколько работой атомной электростанции как таковой. «1977 год войдет в историю советской атомной энергетики как год рождения энергогиганта на Припяти», – заявил он в статье, опубликованной в одной из ведущих украинских газет через две недели после подписания акта. Слова о начале новой эры не были пустой риторикой. В декабре 1978 года к энергосистеме подключили уже второй энергоблок. Ровно через три года – третий. Наконец, в декабре 1983 года произошел запуск четвертого энергоблока[38].

Подключение каждого из них к энергосистеме именно в декабре не было случайностью. Перед завершением отчетного периода на работников АЭС оказывали огромное давление сверху, поскольку партийным руководителям и министру не терпелось отрапортовать об успехах в годовых отчетах. С другой стороны, невыполнение годового плана оставляло строительные бригады и коллектив станции без премии – важной статьи семейного бюджета.

Ни один из энергоблоков не был готов в установленное время. Инженер-атомщик Анатолий Дятлов, приехав в 1973 году на Чернобыльскую АЭС, увидел на здании столовой лозунг – призыв сдать первый энергоблок в 1975 году. Рабочие призыву не вняли, и пятерку со временем переделали в шестерку. Дятлов вспоминает: «До 31 декабря говорить вслух о невозможности пуска в этом году нельзя. Потом приезжает эмиссар и начинается составление новых нереальных планов и графиков». Представитель министерства требовал уложиться в такой график, хотя все понимали, что это невозможно. «В первое время начинается нервотрепка из-за жесткого контроля выполнения графика, невыполнимого с момента составления, – продолжает Дятлов. – Жесткие оперативные совещания, ночные вызовы на работу. Неизбежное отставание увеличивается, контроль спадает, начинается нормальная работа. До следующего приезда руководителя»[39].

Брюханову пуск каждого из четырех энергоблоков запомнился на всю жизнь. Как правило, директор винил в задержках и недостатках строителей. На собрании припятского горкома партии Брюханов критиковал подчиненных: «Отсутствие культуры на производстве, то есть в цехах комбината, переносится на строительные площадки, и в брак деталей, и в брак в работе. Возьмем такую простую вещь – геометрию углов. Кривые дверные и оконные проемы, криво прибитые отделочные детали, невыдержанные углы наклона при монтаже сантехнических узлов». Положение руководителя ЧАЭС было непростым – ведь именно ему приходилось подписывать акты об успешном завершении работ. Начальство хотело скорее доложить на самый верх о выполнении плана, рабочих волновали разве что премии, в то время как на Брюханова ложилась ответственность за безопасное и бесперебойное производство энергии атомной станцией. Что еще хуже, власть одновременно была и подрядчиком, и заказчиком. И строительный трест, и АЭС находились в подчинении одних и тех же центральных комитетов партии в Киеве и Москве. Стоило Брюханову перегнуть палку с нареканиями на качество и темпы работы строителей, его могли бы просто уволить