Черно-белый Чернобыль - [6]

Одним словом, в тот вечер мы и познакомились. И – надо же! – в метро! Только «познакомились», пожалуй, не совсем точно. Она знала, как зовут меня, но спросить её имя мне казалось не совсем удобным – ведь, по идее, к тому времени должен был усвоить.

Говорили о всяких пустяках, смеялись обоюдным шуткам, обсуждали романы Хейли. Но когда я пересказывал эпизод из «Аэропорта»… «А ведь у неё красивая улыбка…» – не дав закончить фразу, мелькнул в голове насмешливый бесёнок…

Не могу избежать штампа, но в этот момент я ощутил что-то вроде дуги электрического разряда, пронзившей меня от подбородка сквозь диафрагму до, извините, пупка…

Мы смолкли, уставившись друг на друга, как заворожённые…

Чуть не проехали станцию «Оболонь» (в то время «Проспект Александра Корнейчука»).

Выяснилось, что наши дома стоят угол в угол. Хотя «наши» – это я малость хватил. Ведь если моя однокурсница жила в своей квартире с родителями и сестрой, то я гостевал у друзей, принимавших меня всегда и радушно, каждые выходные, когда мне удавалось вырваться в Киев. Это была супружеская чета среднего возраста. Замечательные люди. С ними я подружился через их сына, тёзку, знакомого ещё по Чернобылю, до переезда в Припять. Женя, хоть и работал в ЧРЭБе, [1] но из киевской квартиры не выписывался. А кто помнит, как остро в те времена стоял вопрос киевской прописки, тот меня поймёт. Выписаться проще простого, а вот вписаться обратно – даже если возвращаешься к папе с мамой – это чуть ли не геморрой.

Жекины родители оказались добрыми людьми, и даже когда он исполнял «священный долг перед Родиной», по-прежнему предоставляли мне ночлег. Да и не в ночлеге дело. Мы вместе выходили в город, бывали в кино, ездили на шашлыки, в общем, дружили. Вот и в этот раз я шёл к добрым друзьям, Надежде Алексеевне и Александру Ивановичу, не сомневаясь, что меня примут по высшему разряду.

С новой знакомой я простился у её подъезда. Договорились назавтра вместе пойти в Дом Учителя на музыкальный вечер.

Но меня беспощадно буравил один-единственный вопрос:

– Как её зовут?

За ужином я сообщил о происшествии на ЧАЭС. Как и ожидалось, беспокойства новость не вызвала. Александр Иванович прогнозировал, что всё наладится, пусть не за день-два, но за неделю – уж точно. Надежда Алексеевна, кажется, промолчала.

Когда укладывался спать, из головы не выходила «знакомая незнакомка», встреча с которой в один миг перевернула мне всю душу. Пытался вспомнить, как же к ней обращались на курсах. И – не мог! Уже проваливаясь в сон, я «увидел» её на занятиях и едва не выкрикнул на всю квартиру: «Марина!» Обрадовавшись нежданному откровению, я преспокойно отключился.

Утром первая же мысль – о встрече… с Мариной. Только… «А Марина ли?» Вот глупая ситуация! Иду на рандеву, не знаю, к кому. И в руку ли оказался тот сон, не сон – бог знает, что это было. Хорошо ещё, хоть телефон у неё не спросил. А то позвонил бы – «Здрасьте вам! А можно Марину?» И каков шанс по той же теории вероятностей (вот напасть-то!), что она и в самом деле Марина? Ну, ладно, сегодня встретимся, кто-то окликнет её, тогда и выясню.

В то воскресенье противно дождило (знали бы, чем именно). Морось на улицу не влекла, и почти весь день мы пили чай, болтали о всяком-разном, листали альбомы с репродукциями картин. По телеящику – ни слова о ЧАЭС. Будто всё пригрезилось.

Еле дождался вечера. Около шести подошёл к её подъезду. Марина (ладно, пусть пока так) появилась минут через пять. Но если вчера на ней был темно-синий ансамбль (жакет и юбка), то теперь её прелести (я же глазастый!) скрывало лёгкое летнее платье. Кажется, ткань в цветочках. Вместо строгих закрытых туфель на высоком каблуке – оранжевые босоножки с открытыми носком и пяткой. Бессменной оставалась только английская булавка огромных размеров. Вчера она украшала левый лацкан жакета, а нынче крепилась на платье, там же, слева. «Видать, от сглаза», подумал я, но ничего не сказал.

Не стихала морось, а Маринин зонтик – один на двоих. Так мы и шли к метро: я держал над головами зонт, а Марина – меня под руку. Желая скрыть смущение, старался говорить о чём угодно, только бы не обращаться напрямую. Не люблю я безличные формулы вроде «Ты знаешь…», «Слушай…» и тому подобные. Ведь самое приятное для человека сочетание звуков – его имя. Не я первый изрек эту мысль, но сказано верно, не так ли?

Вечер в Доме Учителя представлял собой театрализованное шоу силами студентов ин-яза и РГФ. [2] С курсов пришло человек десять-двенадцать. Говорили между собой немного, больше внимали сцене. Но желанное имя так никто и не произнёс.

Концерт продолжался, а мне уж подошло время отправляться на станцию «Полесье». Оттуда ходили автобусы на Иванков, Чернобыль, Полесское, что-то ещё, не помню, и, конечно же, на Припять. Прощаясь, мы с Мариной договорились увидеться на следующем занятии. Я уже понимал, что хочу этой встречи, и время ожидания включило посекундный отсчёт.

На автостанции случайно встретил знакомых ещё по Чернобылю. Целая семья. Детей, кажется трое. Мама-папа с чемоданами, сумками. Спрашивают:

– А ты куда собрался?