Черно-белое кино - [28]

и за то, что горько плачу, и за то, что хохочу.

Воспоминанье о цветных стеклах

Первое воспоминанье,

самое первое,

цветное,

цветная веранда,

застекленная красным,

зеленым и желтым,

красные помидоры в тарелке,

лук нарезан колечками,

звук приближающейся пролетки

по булыжной мостовой,

кто-то, должно быть, приехал,

кованый сундучок

и орехи в зеленых скорлупках

с желтым запахом йода,

золотые шары у крылечка,

звук удаляющейся пролетки,

цоканье лошадиных подков

по квадратикам звонких булыжин,

кто-то, должно быть, уехал,

может быть, я,

ну конечно,

это я уезжаю,

засыпая под звук пролетки,

и только цветная веранда

мигает вдали

красным, зеленым и желтым,

игрушечным светофором

на том перекрестке,

куда мне уже не вернуться.

«Отмечая времени быстрый ход…»

Феликсу Светову

Отмечая времени быстрый ход,

моя тень удлиняется, что ни год,

что ни год удлиняется, что ни день,

все длиннее становится моя тень.

Вот уже осторожно легла рука

на какие-то пастбища и луга.

Вот уже я легонько плечом задел

за какой-то горный водораздел.

Вот уже легла моя голова

на какие-то теплые острова.

А она все движется, моя тень,

все длиннее становится, что ни день,

а однажды, вдруг, на исходе дня

и совсем отделяется от меня.

И когда я уйду от вас в некий день,

в некий день уйду от вас, в некий год,

здесь останется легкая моя тень,

тень моих надежд и моих невзгод,

полоса, бегущая за кормой,

очертанье, контур неясный мой…

Словом, так ли, этак ли – в некий час

моя тень останется среди вас,

среди вас, кто знал меня и любил,

с кем я песни пел, с кем я водку пил,

с кем я щи хлебал и дрова рубил,

среди вас, которых и я любил.

Будет тень моя тихо у вас гостить,

и неслышно в ваши дома стучать,

и за вашим скорбным столом грустить,

и на вашем шумном пиру молчать.

Лишь когда последний из вас уйдет,

навсегда окончив свой путь земной,

моя тень померкнет, на нет сойдет,

и пойдет за мной, и пойдет за мной,

чтобы там исчезнуть среди корней,

чтоб растаять дымкою голубой, —

ибо мир предметов и мир теней

все же прочно связаны меж собой.

Так живите долго, мои друзья.

Исполать вам, милые. В добрый час.

И да будет тень моя среди вас.

И да будет жизнь моя среди вас.

«Когда земля уже качнулась…»

Когда земля уже качнулась,

уже разверзлась подо мной

и я почуял холод бездны,

тот безнадежно ледяной,

я, как заклятье и молитву,

твердил сто раз в теченье дня:

– Спаси меня, моя работа,

спаси меня, спаси меня! —

И доброта моей работы

опять мне явлена была,

и по воде забвенья черной

ко мне соломинка плыла,

мой тростничок, моя скорлупка,

моя свирель, моя ладья,

моя степная камышинка,

смешная дудочка моя…

День такой-то (1976)

«Давно ли покупали календарь…»

Давно ли покупали календарь,

а вот уже почти перелистали,

и вот уже на прежнем пьедестале

себе воздвигли новый календарь,

и он стоит, как новый государь,

чей норов до поры еще неведом,

и подданным пока не угадать,

дарует ли он мир и благодать,

а может быть, проявится не в этом.

Ах, государь мой,

новый календарь,

три сотни с половиной,

чуть поболе,

страниц надежды,

радости и боли,

спрессованная стопочка листков,

билетов именных и пропусков

на право беспрепятственного входа

под своды наступающего года,

где точно обозначены уже

часы восхода

и часы захода,

рожденья чей-то день,

и день ухода

туда,

где больше нет календарей,

и нет ни декабрей,

ни январей,

а все одно и то же время года.

Ах, государь мой,

новый календарь!

Что б ни было, пребуду благодарен

за каждый лист,

что будет мне подарен,

за каждый день такой-то и такой

из тех, что мне

бестрепетной рукой

отсчитаны и строго, и бесстрастно.

…И снова первый лист перевернуть —

как с берега высокого нырнуть

в холодное бегущее пространство.

Пробужденье

Просыпаюсь – как заполночь с улицы в дом

торопливо вбегаю

и бегу через сто его комнат пустых,

в каждой комнате свет зажигаю —

загораются лампочки, хлопают двери,

тяжелые шторы на окнах

легко раздвигаются сами,

постепенно весь дом наполняется шумом и шорохом,

шелестом, шепотом, топотом ног,

суетой, беготней, голосами,

с этажа на этаж – суетой, беготней – все быстрее —

обрывками фраз

о вчерашних делах и событьях,

о том, о другом,

о делах, о погоде, с этажа на этаж, из пролета в пролет —

все быстрей – коридорами

– дайте пройти! не торчите в проходе! —

сто звонков, сто машинок – звенят телефоны,

трещат арифмометры,

щелкают счеты,

с этажа на этаж – все быстрей – резолюции, выписки,

списки,

расчеты, подсчеты,

дом гудит уже весь, он гудит, словно улей,

и все его окна сияют,

раскрыты навстречу встающему солнцу

поющим синицам,

идущему мимо трамваю.

…Это я просыпаюсь. Проснулся. Глаза открываю.

Проторенье дороги

Проторенье дороги, предчувствие, предваренье.

Тихое настроенье, словно идет снег.

И хочется написать длинное стихотворенье,

в котором сошлись бы на равных и это и то.

Что-нибудь вроде – гнев, о богиня, воспой Ахиллеса,

Пелеева сына, – и дальше, строка за строкой,

где будут на равных провидящие и слепые,

и нищий певец, скорбящий о тех и других.

И чтобы в финале – семь городов состязали

за мудрого корень – и несколько еще слогов,

слагающихся из звуков паденья снега

и короткого звука лопающейся струны…

Проторенье дороги, евангелье от Сизифа,

неизменное, как моленье и как обряд,

повторенье до, повторенье ре, повторенье мифа,

до-ре-ми-фа-соль одним пальцем сто лет подряд.