Чернильный орешек - [6]

Однако Мэри-Эстер не отвергла его, и за этим последовали шесть лет такого счастья, существования которого на этой бренной земле он и вообразить не мог. Любовь к ней и ее любовь к нему распахнули в его душе некую потайную дверцу, через которую ему открылось такое неземное блаженство, что это испугало его. И он держал эту дверцу плотно закрытой, лишь в редких случаях делая исключение. Но больше всего его радовало то, что Мэри-Эстер, кажется, понимала это, понимала, что он любит ее куда сильнее, чем способен показать, исключая те самые редкие случаи. И она дарила Эдмунду свою любовь полной, щедрой мерой, которая безмолвно жила и в нем самом.

Легкий летний ветерок шевелил завитки темных волос Мэри-Эстер, и ее лицо повернулось к Эдмунду на длинной изящной шейке, словно цветок, тянущийся к солнцу. Его любовь сжалась, подобно стиснутому кулаку, обручем сдавливая сердце, и он все так же неулыбчиво спросил:

– Итак, мадам? Вы хотели поговорить со мной… не сомневаюсь, что это касается Ричарда.

– Да, Ричарда, – согласилась Мэри-Эстер. – С ним надо что-то делать. Он вот-вот может попасть в беду. Тебе следует быть с ним построже. Эдмунд приподнял бровь.

– Я и так строг с ним. Мэри-Эстер покачала головой.

– Нет-нет. Ты с ним не строг, а суров. Как в свое время и преподобный Мойе. Как мне хотелось бы, чтобы ты отправил его в школу вместе с Китом, только теперь уже слишком поздно.

– Ты полагаешь, что его следует отослать? – спросил Эдмунд. – Может быть, в университет?

Мэри-Эстер спокойно посмотрела на него. Уж она-то знала своего мужа лучше других, и ей было известно, что Эдмунд привык выслушивать мнения, извлекать информацию из любого источника. Но, в конечном счете, он всегда самостоятельно принимал решение, и ей никогда не удавалось убедить Эдмунда изменить его. Мэри-Эстер могла лишь поделиться с ним своими мыслями, и лучше всего было делать это спокойно, без эмоций. Она и только она одна знала о бушующей в нем страсти, накрепко закрытой, словно журчащий под камнями родник, только и дожидающийся, чтобы вырваться на свободу.

Мэри-Эстер посмотрела в его прекрасное ясное лицо: широкий лоб, высокие скулы, прямой тонкий нос, крепкий подбородок, настолько светлые волосы, что они казались почти серебряными, темно-серые глаза под тонкими белесыми бровями… Говорили, что Эдмунд – точная копия своей бабушки, Мэри Перси, наследницы Лисьего Холма. Казалось, что он вырезан из хрусталя: его красота была такой безупречной… и такой холодной. Но она знала, что в сердце этого «хрусталя» бьется жилка золотого струящегося огня.

Она-то знала, а вот Ричарду этого никогда не узнать.

– Нет, – ответила Мэри-Эстер. – Думаю, что теперь его уже не приучить к дисциплине, если только он сам этого не сделает. А в университете он лишь наживет себе еще больше неприятностей, чем здесь. Его нужно чем-то занять, он должен иметь какую-нибудь работу, которую будет считать важной. А ты не мог бы отправить его за границу, в Италию, может быть, в Венецию? По каким-нибудь семейным делам? А вместе с ним можно будет послать и наставника, чтобы тот не давал ему сбиться с пути. Эдмунд призадумался.

– За границу, говоришь? Что ж, я подумаю над этим. Только держал я его тут потому, что он нужен был мне здесь, дома.

– Ну тогда дай ему какое-нибудь занятие.

– Я вот думаю… может быть, при нем все время должен находиться кто-то. Его личный слуга, например, только такой, на которого можно положиться.

Мэри-Эстер в отчаянии посмотрела на мужа.

– Если Ричард решит, что за ним шпионят, ему доставит еще большее удовольствие сбежать от своего стража.

– Шпионят? Страж? По-моему, это его слова, а не твои.

Мэри-Эстер поняла свою ошибку и постаралась успокоиться.

– Во всяком случае, у него должны быть товарищи одного с ним возраста. Когда мы снова переедем в Морлэнд, не могли бы мы там подыскать ему кого-нибудь? Может быть, Малахию…

– Или сыновей твоего дядюшки Уилла? Что ж, я и об этом тоже поразмыслю. А теперь, моя дорогая…

Он остановился и повернулся, чтобы посмотреть ей в лицо. Мэри-Эстер печально глядела на него, уже понимая, что ее предложения не будут приняты. Эдмунд примирительно наблюдал за ней, явно не желая отказывать ей в своей благосклонности.

– Я должен заняться делами, – произнес он. – А ты пойдешь в дом?

– Нет, я еще немного погуляю.

– Тогда я пошлю к тебе Лию.

– Лия занята… пришли лучше Нериссу.

Эдмунд кивнул, но по-прежнему колебался, словно оставил невысказанным еще что-то. Мэри-Эстер подождала, но Эдмунд так ничего и не сказал. Правда, перед тем как уйти, он на какое-то мгновение поднял руку к ее лицу и слегка коснулся щеки. Для него это было редким поступком, и его жест утешил Мэри-Эстер. Она еще немного побродила наедине со своими мыслями, в сопровождении верного Пса, а потом торопливо появилась ее маленькая служанка. Нерисса принесла легкую накидку и передала наставления хозяина остерегаться ветра, который был свежее, чем ей, возможно, казалось. Мэри-Эстер было нисколечко не холодно, однако она позволила укутать себя в накидку: ведь таким способом Эдмунд говорил ей, что любит ее и заботится о ней. Она поняла, что ее советы не будут приняты во внимание.