Чернильная смерть - [177]
Мо опустился на колени рядом с Резой, весь в крови, но живой, а у нее была наконец рука, чтобы взять его руку. И все было хорошо.
Не на ту карту
Как Орфей,
Я играю смерть на струнах жизни.
Ингеборг Бахман. Темные речи
Орфей читал, как в лихорадке. Он и сам это слышал. Слишком громко и слишком быстро. Как будто его язык вонзал слова в тело переплетчика, как клинки. Он написал ему адские муки как месть за насмешливую улыбку Свистуна, которую до сих пор не мог забыть. Как унизила она его в тот самый момент, когда он чувствовал себя на вершине власти! Но уж хотя бы Перепел в ближайшее время перестанет улыбаться.
Халцедон размешивал чернила и с тревогой смотрел на него. «Очевидно, гнев написан у меня на лбу, — думал Орфей — наверное, капельками пота».
Сосредоточься, Орфей! Он попытался начать сначала. Некоторые слова было не разобрать: буквы натыкались друг на друга, опьянев от его гнева. Отчего ему кажется, что он читает в пустоту? Почему слова похожи на гальку, когда кидаешь ее в глубокий колодец и не слышишь всплеска? Что-то было не так. Такого он при чтении никогда не испытывал.
— Халцедон! — крикнул он стеклянному человечку. — Сбегай в Зал тысячи окон и посмотри, что там с Перепелом. Он должен уже корчиться в судорогах, как отравленная собака!
Халцедон выпустил прутик, которым размешивал чернила, и испуганно посмотрел на него.
— Но… Хозяин, я не знаю дорогу!
— Не изображай идиота, а то я спрошу ночной комар хочет ли он для разнообразия закусить стеклянным человечком. Идешь сперва направо, а потом прямо. Спроси у часовых, если заблудишься!
Халцедон с несчастным видом отправился в путь, бестолковое создание! Право же, Фенолио мог бы придумать для пишущей братии не таких нелепых помощников. Но в том-то и беда с этим миром, что он ребячлив по своей сути! Почему он в детстве так любил эту книгу? Именно поэтому. Но теперь он взрослый, и этому миру тоже пора повзрослеть.
Еще одна фраза — и снова странное чувство, что слова смолкают, прежде чем он успевает их договорить. Проклятье!
Ошалев от гнева, он схватился за чернильницу, чтобы швырнуть ее в расписную стену, как вдруг снаружи донеслись громкие крики. Орфей поставил чернильницу на место и прислушался. Что это? Он открыл дверь и выглянул в коридор. Перед покоями Змееглава не было часовых. Слуги бегали по коридору взад-вперед, как куры с отрубленными головами. Черт побери, что все это значит? И почему на стенах снова пылает огонь Сажерука?
Орфей торопливо зашагал по коридору и остановился перед покоями Змееглава.
Дверь была открыта. Серебряный князь лежал на кровати мертвый, с широко раскрытыми глазами, по которым нетрудно было угадать, кого он видел в миг кончины.
Орфей невольно огляделся, подходя к кровати, но Белые Женщины, конечно, давно исчезли. Они получили то, чего так долго ждали. Но как? Как?
— Да, придется тебе поискать нового хозяина, Четвероглазый!
Пальчик вышел из-за портьеры, улыбаясь ястребиной улыбкой. На его худом пальце Орфей увидел кольцо, которым Змееглав припечатывал смертные приговоры. Княжеский меч Пальчик тоже прихватил.
— Надеюсь, вонь удастся отстирать, — доверительно сказал он Орфею, перебрасывая через плечо тяжелый бархатный плащ своего хозяина, и удалился по коридору, на стенах которого пылал огонь Сажерука.
Слезы потекли по щекам Орфея. Все погибло! Он поставил не на ту карту, напрасно терпел вонь разлагающегося владыки, напрасно гнул перед ним шею и терял время в этом мрачном замке! Последнюю песню написал не он, а Фенолио. А кто же еще? И теперь, надо думать, Перепел снова герой, а он — злодей. Нет, еще хуже — он проигравший, жалкая, комическая фигура.
Орфей плюнул в застывшее лицо Змееглава и побрел обратно в свою комнату, где на столе еще лежали бесполезные слова. Дрожа от ярости, он схватил чернильницу и вылил ее на то, что написал.
— Хозяин, хозяин, вы слышали? — В дверях появился запыхавшийся Халцедон. Быстро он обернулся на своих паучьих ножках. Рвения у него не отнимешь.
— Да, Змееглав мертв, я знаю. А с Перепелом что?
— Они сражаются! Он и Свистун.
— Ага. Может, Среброносый все же проткнет его мечом. Уже хоть что-то.
Орфей лихорадочно собирал вещи, заталкивая их в кошель из тонкой кожи, захваченный из Омбры: перья, пергамент, пустую чернильницу, серебряный подсвечник, выданный Змееглавом, и, конечно, три книги. Он не собирался сдаваться. Ни в коем случае.
Стеклянного человечка он запихал в карман на поясе.
— Какие у вас планы, хозяин? — с тревогой спросил Халцедон.
— Прихватим ночной кошмар — и прочь из этого замка!
— Ночного кошмара больше нет, хозяин! Говорят, Огненный Танцор развеял его как дым.
Проклятье, проклятье, проклятье! Так вот почему на стенах снова пылает огонь. Сажерук узнал ночной кошмар. Он понял, кто дышит в глубине тьмы. Ну и что, Орфей! Ты вычитаешь из книги Якопо замену. Это не так уж трудно. Только на этот раз нужно будет дать ему имя, которого Сажерук не знает.
Орфей прислушался. Тишина. Крысы покинули тонущий корабль. Мертвый Змееглав остался в одиночестве. Орфей еще раз зашел в комнату, где лежал раздувшийся труп, и забрал серебро, какое оставалось, хотя самое ценное, конечно, унес Пальчик. А потом под нытье стеклянного человечка поспешил к туннелю, по которому проник в замок Свистун. По каменным стенам стекала вода, словно озеро стремилось залить насильственно врезанный в его толщу проход.
