Чернильная смерть - [173]

— Если ты не найдешь Книгу, — шепнул Волшебный Язык, отсылая его прокладывать огненный след, — попытайся хотя бы спасти наших дочерей.

Наших дочерей… Где искать Брианну, он знал, но как уберечь Мегги от Свистуна и уж тем более от Белых Женщин?

Люди Свистуна, конечно, пытались его задержать, после того как он выдал им Перепела, но уйти от них было легче легкого. Они до сих пор его ищут, но непроглядная тьма в замке не только оберегала глаза Змееглава, но и скрывала его врагов.

Орфей, видимо, не сомневался, что его черный пес — достаточная стража для Брианны. Возле клетки, где она сжалась в комок, как подбитая птица, горели два факела. Часовых не было. Черный страж скрывался где-то рядом, в стороне от огня.

Как Орфею удалось приручить его?

— Не забудь, что он вычитал его из книги, — сказал Волшебный Язык, — причем из детской, хотя я не уверен, что Фенолио сделал его по такому случаю менее страшным. Но он создан из слов, и я уверен, что Орфей укротил его тоже с помощью слов. Чуть изменить фразу, переставить одно — два слова — и вот ночное чудовище превращается в покорного пса!

«Разве ты забыл, Волшебный Язык, — подумал про себя Сажерук, — что в этом мире все, говорят, состоит из слов?» Он точно знал лишь одно: этот ночной кошмар будет не менее, а более страшным, чем те, что встречались в Непроходимой Чаще. Его не отпугнешь огнем и пыльцой фей. Пес Орфея создан из материи потемнее. «Как жаль, Сажерук, что ты не спросил Белых Женщин, как его зовут!» — думал он, медленно подкрадываясь к клетке. Ведь в песнях говорится, что это единственный способ умертвить ночной кошмар. А ведь сделать предстоит именно это: пса Орфея нужно уничтожить, чтобы хозяин не мог позвать его обратно. «Забудь про песни, Сажерук, — думал он, оглядываясь по сторонам. — Пиши свою повесть сам. Перепелу теперь тоже ничего другого не остается».

Факелы ярко вспыхнули от его шепота. Огонь приветствовал друга, словно устав от окружавшей тьмы. Брианна подняла голову.

До чего же она красива — совсем как мать.

Сажерук снова огляделся, ожидая, чтобы темнота зашевелилась. Где он?

Раздалось фырканье, повеяло холодом, послышалось тяжелое пыхтение, будто дышит большая собака. Мрак слева от Сажерука сгустился и стал чернее черного. Сердце болезненно сжалось. Ага, значит, страх не покинул его совсем, просто редко заходит в гости.

Брианна медленно отступала назад, пока не уперлась спиной в стальные прутья. На стене за клеткой распускал хвост нарисованный павлин.

— Уходи! — прошептала она. — Пожалуйста! Он тебя сожрет!

Уходи. Соблазнительная мысль. Но у него было две дочери, а теперь осталась лишь одна. И ее он хотел сохранить — не навсегда, но хоть на несколько лет. Драгоценное время. Время — что это такое? Не важно.

Сзади повеяло чудовищным холодом. Сажерук вызвал огонь и укутался в его жар, но пламя съежилось, погасло и оставило его одного во мраке.

— Уходи! Пожалуйста, уходи! — умолял голос Брианны. Любовь, которую она обычно так тщательно скрывала, согревала лучше, чем любое пламя. Он снова позвал огонь, строже, чем обычно, напоминая, что они братья, что им нельзя бросать друг друга в беде. Язычки пламени робко пробились из земли, дрожа, словно задуваемые холодным ветром, — и все же они горели, и ночной кошмар отшатнулся и уставился на них.

Да, песни говорили правду об этих чудищах. Они состоят из одной душевной черноты, из зла, для которого нет забвения и прощения до тех пор, пока они не исчезнут, унося с собой все, чем были раньше.

В Сажерука впились глаза, красные точки во мраке, горящие тупой злобой, без мысли, без вчера и завтра, без света и тепла, узники собственного холода, вечной знобящей злобы.

Огонь теплой шубой окружал Сажерука — единственная его защита против неживых глаз и голодной пасти, разверзшейся с таким жутким воплем, что Брианна упала на колени и зажала уши.

Ночной кошмар протянул к огню черную руку, погрузил ее туда, так что пламя зашипело, — и Сажерук вдруг узнал в беспросветном мраке лицо. Незабываемое лицо.

Как это вышло? То ли Орфей тоже его увидел и приручил мрачного пса, позвав его забытым именем? Или, наоборот, он дал ему это имя, вернул на землю врага, которого Волшебный Язык в свое время отправил в царство мертвых?

Брианна тихо плакала за его спиной. Сажерук чувствовал ее дрожь через прутья клетки, но сам он больше не боялся. Он испытывал одну благодарность. Благодарность за этот миг, за эту новую встречу. Будем надеяться, она станет последней.

— Смотри-ка, кого я вижу! — сказал он тихо. Брианна перестала плакать. — Есть у тебя память в твоем мраке? Помнишь нож и спину мальчишки, худую, беззащитную? Помнишь, с каким звуком разбилось мое сердце?

Ночной кошмар уставился на него. Сажерук шагнул вперед, окутанный пламенем, разгоравшимся все жарче от боли и отчаяния, которые вернула его память.

— Убирайся, Баста! — сказал он так громко, что это имя проникло в самое сердце мрака. — Прочь из этого мира — во веки веков!

Лицо проступило отчетливее — острые лисьи черты, когда-то внушавшие ему такой страх, — и Сажерук натравил огонь на холод. Пламя вонзалось в тьму, как сотни мечей, выписывавших имя «Баста», и ночной кошмар снова завопил, а в его глазах пробудилось воспоминание. Он выл долго и протяжно, а его очертания растекались, как пролитые чернила.