Чернильная смерть - [161]

— Четвероглазый говорит правду. Часовые без конца рассказывали, как плохо было Перепелу в яме. Они слышали, как он вскрикивает и стонет, и несколько раз проверяли, жив ли он еще. Хотел бы я знать, как ты этого добился. — Ястребиный взгляд на мгновение остановился на Орфее. — Как бы то ни было, Перепел все время шептал какое-то имя.

Змееглав прижал руки к пылающим глазам.

— Какое имя? Моей дочери?

— Нет. Другое, — ответил Пальчик.

— Реза. Так зовут его жену, ваше величество. — Орфей улыбнулся ему.

Змееглав не мог определить, льстивая это улыбка или самодовольная.

Свистун бросил на Орфея исполненный ненависти взгляд.

— Его жена скоро будет в руках моих людей. И дочь тоже.

— И что толку теперь от этого? — Змееглав с силой прижал к глазам кулаки, но огонь все равно пробивался под веки.

Боль резала его на куски, на вонючие ломти, а тот, кто причинил ему эти страдания, снова его одурачил. «Мне нужна книга!» — думал он. Книга, которая исцелит его плоть, висящую на костях, как лохмотья, — вонючие, грязные, сырые лохмотья.

Перепел.

— Двоих из тех, кто пытался дезертировать, отведи на мост, чтобы всем было видно, — с трудом выговорил он. — А ты спусти на них своего пса. Он у тебя, наверное, проголодался.

Солдаты, пожираемые кошмаром, орали нечеловеческими голосами, а Змееглав воображал, что это вопли Перепела. Переплетчик задолжал ему много воплей.

Орфей с улыбкой прислушивался, а потом ночной кошмар вернулся к нему, как верный пес, и, пыхтя, слился с его тенью. Даже Змееглаву стало не по себе от его черноты. А Орфей самодовольно поправил очки. Круглые стекла отливали желтизной в отблесках пламени. Четвероглазый.

— Я верну Перепела, — сказал он, и Змееглав почувствовал, что уверенные интонации бархатного голоса против воли успокаивают его. — Он никуда от вас не делся, хотя сейчас кажется иначе. Я связал его невидимыми цепями, выкованными моим черным искусством, и, куда бы он ни пошел, эти цепи впиваются в него и причиняют боль. Он знает, что боль насылаю я и что она не кончится, пока я жив. Поэтому он непременно попытается меня убить. Велите Пальчику охранять мою комнату — и Перепел сам придет к нему в руки. Проблема не в нем. Проблема — Огненный Танцор.

Змееглава поразила ненависть на бледном лице. Такой силы ненависть следует обычно лишь за одним чувством — любовью.

— Да, он снова вернулся из мертвых. — Ненависть обволакивала каждое слово Орфея, так что даже его поворотливый язык спотыкался от этой тяжести. — И ведет себя как хозяин этого замка. Но следуйте моим советам — и огонь Сажерука скоро погаснет.

— Каким советам?

Змееглав почувствовал тяжелый взгляд застекленных глаз.

— Пошлите Пальчика к вашей дочери. Пусть бросит ее в яму за то, что она помогла Перепелу бежать. Это прекратит глупые разговоры о чудесах, сеющие панику среди солдат. А ее красавицу-служанку велите запереть в клетку, где Перепел сидел до этого. И скажите Пальчику, чтобы особо с ней не церемонился.

Огонь отражался в стеклах очков, и Змееглав на мгновение ощутил никогда не испытанное чувство — страх перед другим человеком. Интересное ощущение! Легкое щекотание в затылке, тяжесть в желудке…

— Именно это я и собирался сделать, — сказал он и прочел в светлых глазах Орфея знание о том, что это неправда. «Придется его убить, — подумал Змееглав. — Как только будет переплетена книга».

Никому не позволено быть умнее владыки. И уж тем более — хозяину такого опасного пса.

Стал видимым

Тщетно. Мозг питался своими запасами и работал усиленно, фантазия, изощренная страхом, корчилась и металась, как живое существо от сильной боли, плясала подобно уродливой марионетке на подмостках, скалила зубы из-под меняющейся маски.

Оскар Уайльд.

Портрет Дориана Грея[37]

— Тебе нужно уходить! Здесь тебя поймают! — твердил Сажерук, но Мо только головой качал.

— Я должен найти Пустую Книгу.

— Я ее найду. И впишу три слова — настолько даже я умею писать!

— Нет! Уговор был другой. Что, если она все равно заберет Мегги? Я переплел книгу, я должен и уничтожить ее. А потом, твоей смерти Змееглав желает не меньше, чем моей.

— Я снова ускользну из тела.

— Ты и в прошлый-то раз чудом попал обратно.

Как близки они теперь стали! Как две стороны одной монеты, два облика одного и того же человека.

— О каком уговоре речь?

Оба посмотрели на Резу, явно не радуясь ее присутствию. Мо был очень бледен, но глаза у него потемнели от гнева, а рука снова и снова прикасалась к старой ране. Что с ним сделали в этой ужасной яме?

В комнате, где они прятались, пыль лежала сугробами, как снег. Штукатурка на потолке покрылась плесенью и местами отваливалась. Озерный замок был болен. Возможно, он был уже при смерти, но на его стенах ягнята по-прежнему спали рядом с волками, мечтая о мире, которого нет. В комнате было два узких окна. На дворе внизу стояло засохшее дерево.

Стены, оборонные ходы, башни, мосты… Каменная ловушка. Резе захотелось вернуть себе крылья. Кожа у нее чесалась, словно из-под нее рвались наружу перья.

— Мо, что за уговор?

Она встала между мужчинами, требуя, чтобы они допустили ее в свою общую тайну.

Когда Мо объяснил, она расплакалась. Смерть найдет его везде, останется он или бежит. Он попался в ловушку из камня и чернил. И их дочь тоже.