Черниговцы - [3]

Начало наполеоновского царствования ознаменовалось блестящими военными успехами. Наполеон выгнал австрийцев из северной Италии и венчался в Милане железной короной древних ломбардских королей. Австрия, заручившись союзом с Александром I, потребовала очищения Италии и южной Германии от французских войск. Тогда Наполеон вторгся в австрийские пределы и быстрым движением занял Вену. Русские войска, при которых находился сам Александр I, оказались в затруднительном положении. Главнокомандующим был Кутузов. Он не хотел сражения, так как французская армия была втрое многочисленнее, а на австрийцев надежда была плоха: они сдавались при первом натиске. Но Александр I горел желанием помериться силами с Наполеоном. На полях Аустерлица, в Моравии, произошло сражение трех императоров: русского, австрийского и французского. Победа осталась за Наполеоном. Это было 2 декабря 1805 года, в день первой годовщины его коронования. Париж ликовал, а Матвей и Сережа были в отчаянии от стыда и горя.

У Сережи был друг, голубоглазый Анри, сын одного наполеоновского генерала, бывшего в сражении при Аустерлице. Как-то забыв о присутствии Сережи и о том, что он русский, Анри отозвался презрительно о русской армии. Он говорил со смехом, что она «tourna le dos»[4] при приближении французов. Девятилетний Сережа бросился на него и, побледнев от гнева, схватил его за горло и стал душить. «Si tu te permets encore un mot…»[5] — говорил он задыхающимся голосом. Их разняли, и monsieur Гике постарался потом их помирить. Он сделал выговор Анри за его неосторожность, а Сереже посоветовал не поддаваться необузданным порывам гнева.

— Русские — храбрый народ, — сказал он ему в утешение, — но они напрасно выбрали себе таких союзников, как австрийцы. Ты увидишь, император Александр и наш император скоро станут друзьями. Они оба молодцы, braves gargons.

Предсказание monsieur Гикса сбылось: в 1807 году Наполеон и Александр I заключили между собой союз в Тильзите, на берегу Немана. Матвей и Сережа были счастливы. Слава Наполеона росла, французская буржуазия боготворила его. Его прославляли в стихах и в прозе, называли величайшим человеком всех времен и народов. Вокруг имени его сплеталась легенда.

Матвей и Сережа были слишком молоды, чтобы понимать истинный смысл событий, и поэтому не могли противостоять общему увлечению. Наполеон стал их героем. Когда, незадолго до окончания курса, он посетил школу Гикса и своды монастырского здания гремели от криков восторга, они не отставали от прочих и кричали до хрипоты: «Vive l’empereur!»[6] Наполеон, в синем мундире и белых лосиных панталонах, быстро обходил ряды воспитанников. Свита летела за ним. Вдруг он заметил Сережу, остановился, взял его за ухо (это считалось у него лаской) и сказал с улыбкой:

— Не правда ли, похож на меня? Можно подумать, что это мой сын.

Сережа, сконфуженный, опустил голову, а потом вдруг взглянул в лицо императору. И в эту минуту всем показалось, что между ними в самом деле есть какое-то сходство.

— Я — русский, — сказал Сережа.

Какая-то тень пробежала по лицу Наполеона, но он тотчас ответил с той же снисходительной улыбкой:

— Oh, mon brave gargon, nous sommes a present bons amis avec ton empereur![7]

Перед окончанием школы в Париж приехала Анна Семеновна. Она провела в Париже последнюю зиму, а затем отправилась вместе с сыновьями в Петербург, где находилась вся семья. Дипломатическая карьера Ивана Матвеевича в это время оборвалась. Он не сумел приспособиться к переменчивой европейской политике Александра I и вскоре после Аустерлицкого сражения должен был покинуть свой пост. Александр отозвал его из Испании.

Было около полудня. Матвей, высунув голову из окошка, подставил лицо под дувший навстречу теплый ветер, и ему казалось, что это русский ветер, что он несет с собой запах русских полей. Он с нетерпением окликнул по-немецки почтальона, сидевшего на козлах:

— Что, далеко до границы?

Почтальон, добродушно улыбаясь, показал куда-то длинным бичом:

— Здесь Ниммерзат. А там дальше — Россия. — И прибавил чувствительным тоном: — Это хорошо, что молодой человек любит свое отечество.

В Ниммерзате карета остановилась у почтового дома с остроконечной черепичной крышей. Вышел старый прусский комиссар в синем кафтане. С почтительным поклоном он спросил паспорта, надел очки, просмотрел паспорта и, пожелав доброго пути, сделал знак почтальону, что можно ехать. Карета шагом двинулась дальше и остановилась перед полосатой рогаткой. За рогаткой стояла полосатая будка.

Матвей и Сережа выскочили из кареты. По ту сторону рогатки простиралось то же ровное, болотистое, обнаженное поле с редкими кучками деревьев. Молодые люди поглядели друг на друга. Им казалось, что сама земля русская должна быть какая-то другая, а она ничем не отличалась от немецкой. И деревья были такие же.

Оба, упершись руками, друг за другом перепрыгнули через рогатку, с наслаждением чувствуя, что ступили на русскую землю. К ним подбежал какой-то солдат в широких шароварах и мохнатой шапке с заломленным набок красным верхом.

— Нельзя, ваше благородие! — крикнул он. — Извольте обождать!