Чёрная стая - [6]

— Бита! — довольно воскликнул Новосельцев, подгребая к себе деньги, и Войцех, почувствовав странное облегчение, отошел от стола и взял с подноса у лакея стакан сельтерской.

— Ты только что проиграл сорок две тысячи! — в ужасе прошептал Дашков, счастливый обладатель синекуры в Иностранной коллегии, бывший всего парой годов старше Шемета, неизменный участник дружеских попоек и спутник на сегодняшний вечер. — Сорок две тысячи! Это же состояние…

Граф в задумчивости поглядел на него.

— Я проиграл пятьсот рублей, — он пожал плечами, — да я на прошлой неделе Маше на поднос за «Величальную» столько положил.

Маша была пожилая хоровая цыганка, чьим глубоким контральто и тонким чувством в исполнении романсов Войцех восхищался всякий раз, как удалая компания ездила в табор.

— Но ты же перед тем выиграл эти деньги, — заметил Дашков, — следовательно, проиграл.

— Возможно, — покачал головой Войцех, — мне надо это обдумать. Впрочем, то, что я чувствовал во время игры… Уж всяко пятисот рублей стоило.

Он улыбнулся, и, круто развернувшись, направился в соседнюю залу, засвидетельствовать свое почтение князю Гагарину.

* * *

К концу мая Санкт-Петербург почти опустел. Двор переместился в Петергоф, те, кто не последовал за Государем в силу служебных обязанностей, разъехались по имениям и поместьям. Войцех, вот уже три недели как исполнявший свое обещание подумать, сам себя отлучил от зеленого сукна, и, закрыв сезон последним посещением оперы, отправился в Мединтильтас.

Отца он застал с головой ушедшим в дела. Наступил последний срок эдикта об отмене личной зависимости крестьян, и Ян Казимир проводил дни, подписывая соглашения с богатыми арендаторами, определяя цензиву для бедняков, совещаясь с сельскими старостами и давая советы окрестным помещикам. Войцех, по мере сил, принимал участие в отцовских занятиях.

— У цепи, сковывающей господина и раба — два конца, — говорил Ян Казимир, — и не свободен тот, кто ограничил свободу другого.

Войцех накрепко запомнил отцовские слова. Мединтильтас теперь принадлежал Прусскому Королевству и жил по его законам. Но слухи о чудовищных злоупотреблениях, творящихся в поместьях Российской Империи, разговоры с друзьями о бедственном положении крепостных, не многим отличавшимся от рабского, падали на благодатную почву душевного благородства и бескорыстного человеколюбия, взращивая в душе юноши пламенную страсть к свободе.

* * *

Молодость брала свое, и юный граф частенько сбегал из стен замка, чтобы предаться невинным сельским наслаждениям — охоте, купанию в небольшой речушке, протекавшей неподалеку, прогулкам с томиком стихов в руках по живописным окрестностям Мединтильтаса. Он освежил свои познания в народном языке и по вечерам нередко посещал ближайшие хутора, где старики, под пение девичьих прялок, рассказывали предания седой древности, все еще почитавшиеся здесь не менее новой веры. Не раз доводилось ему ночевать в стогу или лесном шалаше — хорошенькие крестьянки оценили его ласковый нрав и приятную наружность не меньше, чем светские дамы.

И все же, игра не шла у него из головы. Влияние отца, с его строгим научным подходом к жизненным явлениям, и пылкое вольнодумство друзей уже к семнадцати годам сделали из Войцеха отъявленного материалиста. Не то, чтобы неверие его было таким уж воинственным, но он вполне мог повторить вслед за Лапласом, что не нуждается в гипотезе бога, размышляя о природе вещей. Поэтому он сделал то, что никому из его друзей, полушепотом пересказывавших легенды о баловнях судьбы, владеющих тайной «верных карт», не пришло бы в голову. Чуть не обломал зубы о гранит науки, разбираясь в трактатах Гюйгенса и Бернулли, и пришел к простому выводу, что только ограниченность денежных средств игроков мешает торжеству «закона больших чисел»[1] над мистическим Роком.

* * *

В Петербург Войцех вернулся в начале сентября, с отцовского благословения запасшись изрядными средствами на практическую проверку своих научных теорий. Из них выходило, что при сколь угодно долгой игре участники остаются при своих. При этом с каждым проигрышем увеличивается шанс, что в следующий раз играть будет просто не на что. Из чего с очевидностью следовало, что назавтра выиграет тот, кто сегодня может позволить себе проиграть.

С доказательствами корнету Шемету не повезло. Как только азарт ушел, сменившись не менее страстным любопытством, Фортуна, словно в насмешку, избрала его своим любимцем. Выигрывал он немного, но постоянно, и с каждым разом выбор верной карты давался ему все легче. Через месяц он мог поклясться, что знает результат тальи заранее. Он уже подумывал о том, что пора остановиться, что подобные предчувствия делают игру бесчестной. Но каждый раз надеялся, что грядущий проигрыш положит конец глупой мистике, подтвердив правоту науки.

* * *

На этот раз Войцех оказался у князя Гагарина почти что случайно. Сначала не смог отказать тетушке своего приятеля Дашкова, пригласившей его в ложу, в третий раз слушать «Жар-птицу» Кавоса, которая и с первого-то раза не слишком ему понравилась. После спектакля граф намеревался отправиться домой — ему нездоровилось, от духоты и запаха пудры слегка кружилась голова. Но пошел дождь, и Дашков упросил графа подвезти его до особняка Гагариных. А там уж Войцех не удержался и решил, что составит другу компанию на этот вечер.