Чёрная стая - [4]

Но о делах амурных, даже в разговоре с друзьями, хранил загадочное молчание. Если победы и были — он ими не хвалился. На устраиваемых товарищами в складчину «афинских вечерах», куда привозили девиц из «веселого дома», содержавшегося французской мадам, только сидел у стены со стаканом шампанского, молча наблюдая за действом потемневшим до синевы взглядом. Это было тем более удивительно, что благочестием юный граф не отличался, а вольнодумством, иногда даже святотатственным, превосходил самых отчаянных фрондеров.

Правила светской игры корнет Шемет усвоил твердо. С дамами был обходителен, с их мужьями — приветлив и скромен, с государственными мужами — учтив и молчалив, с друзьями — весел и беспечен. Все это были роли, и играл он их с подобающим высокому происхождению и положению в свете блеском.

Так продолжалось до рождества 1810 года, до того дня, как на придворном балу взгляд его встретился с черными блестящими глазами княгини Лидской. Двадцатисемилетняя вдова екатерининского генерала только вернулась в Петербург из подмосковного имения, где она отбывала траур по своевременно почившему супругу. В большом свете княгиню принимали, но за спиной шептались о том, что у нее «есть прошлое», и визитами часто обходили. Марья Сергеевна отвечала на косые взгляды гордым поворотом прелестной головки и презрительной улыбкой, но своим поведением лишь подавала повод для новых подозрений, принимая у себя просвещенных мужей, художников, поэтов и прочих властителей дум, не считаясь со светскими условностями.

Юный граф начал осаду, нисколько не заботясь о том, чтобы скрыть свое увлечение от пристальных взглядов общества. Его видели стоящим у подъезда особняка княгини, отъезжающей на прогулку по Невскому, он тенью следовал за ней на балах, гарцевал у нее под окнами в парадном мундире, горяча жеребца. Но ответом ему был лишь надменный взгляд и горделиво поднятый подбородок. Репутация княгини, устоявшей перед столь решительным напором юного корнета, заметно упрочилась, хотя дамы, начавшие наносить ей утренние визиты, меж собой толковали, что она излишне жестока к бедному мальчику. Друзья подтрунивали над Войцехом, но он только загадочно улыбался и продолжал свою безумную игру.

* * *

Теплый свет одинокой свечи коснулся сомкнутых век, и Войцех открыл глаза, вглядываясь в полумрак. Золотистыми искрами пламя осветило рассыпавшиеся по округлым плечам темные кудри, блеснула влажная чернота горячего взгляда.

— Тебе пора, — шепнула княгиня, проводя кончиками пальцев по его груди, — рассвет близко.

— Ты — это ночь, — так же тихо ответил Войцех, удерживая нежную руку, не давая ей ускользнуть, — твои глаза — как звезды во тьме, твои губы — огненный родник, и, чем больше я пью, тем сильнее жажда.

— Ты поэт, — улыбка коснулась ярких губ и погасла в темноте.

— Если бы, — вздохнул Войцех, — рифмы бегут от меня. Только и могу, что чужие стихи читать.

— Тебе пора, — повторила княгиня, поднимая свечу повыше и вглядываясь в пересохшие розовые губы, — но жажда и вправду мучит тебя. Кофею хочешь? Я прикажу сварить.

— Не хочу, — нахмурился Войцех, — я тебя хочу. Иди ко мне, Мари, у нас еще есть время, до того как мне…

* * *

Мари высвободилась из его объятий и, накинув атласный халат, подошла к окну, заглянув за тяжелую занавесь.

— Не приезжай сегодня, — она вернулась на кровать и снова позволила Войцеху притянуть себя поближе, — за окнами метель. Скоро весь Петербург начнет меня убеждать сдать бастионы.

— Как бы мне этого хотелось, — шепнул Войцех, зарываясь лицом в темные кудри, — пусть бы весь свет узнал, весь мир. Разве это дурно — любить?

— Молчи, молчи, — в голосе ее послышался испуг, — не искушай ложной надеждой. Когда-нибудь…

Но Войцех уже не слышал ее слов, покрывая поцелуями блеснувшие слезами глаза.

* * *

К пасхе Войцех уже совершенно запутался. Его не заботило то, что в глазах света он выглядел безнадежно влюбленным глупцом, но игра затянулась, а выхода из нее он не видел. Даже если бы ему удалось добиться от отца разрешения на брак, выхлопотать позволение у государя представлялось решительно невозможным. Да и к тому, чтобы принять на себя заботу о содержании семейного дома и малолетних детях княгини от первого брака, он готовности не чувствовал. При одной мысли о том, с каким ворохом обязательств ему придется иметь дело в этом случае, голова шла кругом.

Ночные свидания после балов, спектаклей, бурных гусарских попоек и утренних визитов едва оставляли время на сон. Страсть пылала с прежней силой, но беспокойство, охватившее его, передавалось и княгине, и все чаще они заменяли объятиями и поцелуями опасные невысказанные слова. Лидская молча глядела на залегшие под глазами возлюбленного тени и печально улыбалась.

Перед самой пасхой она уговорила Войцеха принять приглашение Огинского провести неделю в его загородном доме, где собирались представители литовской шляхты, осевшие в Петербурге. Ни концерт заезжих итальянцев, ни пышный бал не могли отвлечь Войцеха от непрестанных размышлений о княгине, и в столицу он вернулся, полный решимости как-то изменить положение. Но опоздал. Дома его ожидало письмо от Лидской, в котором она сообщала, что уезжает в Италию, и возвращаться в Россию в ближайшие годы не намеревается.