«Чёрная смерть». Морпех против Батыя - [22]

Белозеров не смог преодолеть любопытства, в очередной раз спросил:

– Что в стане татар было? Батыя видели? Какой он?

– Видели. Возраста он моего, может, немногим младше. Роста среднего, лицом широк, волосом темен, глаза кошачьи, неведомо, что в них таится. Словно крючьями цепляет своим взором.

– И что же он вам ответил?

– Дары от нас принял и даже на пир пригласил. Правда, там же, на пиру, укорил, мол, я вот вас с почетом встречаю, а отец вашего князя велел наших послов, которых перед битвой на Калке первый раз присылали, убить. Потом ели, пили, смотрели, как девки нагие пляшут. Одни порты на них, и только. Извиваются, будто змеи на горячем камне. Тьфу. Срамота, да и только. Прости Господи! – Меркурий сплюнул, перекрестился. – А Батыга потешается, молвит, и ваших девушек, которых в полон взяли, также плясать научим.

– Вот урод! – сорвалось с губ Аркадия.

– Нам деваться некуда, сидим, молчим, головы опустили. Тут они борьбу затеяли. На середину шатра, в коем мы сидели, вышли двое. Оба из полоняников, один из алан, другой… – Меркурий скрипнул зубами. – Демид, сотник дружины князя галицкого Мстислава Удатного, с коим мы на Калке вместе против татар бились. Я-то думал, он тогда в сече голову сложил, а оказалось, что выжил и в полон к поганым попал.

Когда рог затрубил, поединщики сошлись, но одолеть один другого не могли. Татары таким поединком недовольны были, загомонили, словно сороки испуганные. Тогда Батыга выкрикнул одного из пирующих. Со слов рябого половца по имени Белюк, которого к нам приставили, чтобы он растолковывал нам речь татарскую, это был один из темников. По-нашему значит – воевода, под чьим началом тьма – десять тысяч воинов, и имя его было Шона. Шона этот оказался превеликим могутом. Ростом выше меня, голова лошадиная, шея бычья, ручищи, словно ветви дубовые, обхватит не вырвешься. Я среди татар его сразу приметил, да и он меня. Несколько раз с ним очами встречался, и глядел он на меня так, будто я у него лошадь украл. Потом поединщиков разняли, а на середину вышел Шона. Ручищи и голову свою лошадиную вверх поднял да завыл волком. Я у половца спросил, почему он воет, тот и разъяснил, что он всегда так перед поединком делает, потому и имя его означает волк.

Из темноты леса, неподалеку от дороги, снова послышался тоскливый волчий вой. Аркадий от неожиданности вздрогнул:

– Напугал, бродяга. Наверное, услышал, что про его родственничка говорим.

– Вот и Шона так же выл. Потом Демида в сторону отвели, а алана оставили и велели с Шоной бороться. Алан в борьбе неплох был, только куда против такой громадины. Шона проклятый его в борьбе одолел, а после сломал ему спину об колено. Следующим к Шоне вывели сотника. Демид сопротивлялся, как мог, но против него тоже не устоял. Свернул, поганый, сотнику голову…

Меркурий замолчал, вновь переживая увиденное в стане Батыя. На этот раз даже любопытный и нетерпеливый Аркадий не посмел его потревожить. Через минуту Меркурий снова заговорил:

– Одолев двух противников, Шона обратился к Батыге и указал на меня. Видимо, заметил, как я на него смотрел после убийства сотника Демида. Тогда заговорил сам Батыга. Половец сказал, что он спрашивает, не желаю ли я, сотник смоленского князя, помериться силой с его борцом. Я согласился. Уж больно хотелось посчитаться с ним за Демида, да и отказаться бесчестием было бы… Шона борец сильный и умелый. Два раза он меня наземь бросал, два раза в ручищах своих держал, поломать хотел. Татары загалдели, одоление празднуя. Только и мы не лыком шиты. Отец меня с детства бороться учил, кое-чему я в Моравии научился, кое-чему в галицкой и смоленской дружинах. Потому два раза я на ноги вставал и два раза ускользал из его объятий. Ну а потом сам ногу ему подсек, да подтолкнул малость. Он на живот упал, я ему на спину прыгнул, шею бычью руками обхватил, душить стал. Он на спину перевернулся, а я не отпускаю, душу. Шона задыхаться начал, мнил я придушить волка этого, только Батыга поединок остановил. Видать, осерчал на меня царь татарский за то, что одолел его борца. Велел нам уезжать, сказал, что ответ князю Всеволоду в Смоленск пришлет позже.

Кирилл спросил:

– Почему сразу ответ не дал?

– Потому что есть царю татарскому о чем подумать. Смоленск город немаленький, стены у него и башни крепкие. Оно, конечно, ведомо Батыге, что многие одного его имени боятся, лишь одно появление татарских всадников страх и ужас великий на людей наводит, только понимает он, что не все его убоялись. Немало тех, кто, противника не страшась, за Русь голову сложить готов. Евпатий Коловрат тому есть пример и многие защитники городов русских. Благодаря им войско его изрядно поубавилось, но и то, что осталось, кормить надо. Лошаденкам их тоже корм нужен. А в эту пору его почитай и нет. Мало того, отяжелело войско татар добром награбленным и пленными. Тут и весна подоспела, распутица, дороги развезло, а лед слаб стал. Опять же, болота, леса густые. Так что его путь до Смоленска простым не будет. А значит, надо царю Батыге хорошенько подумать, прежде чем на Смоленск идти. Да и мы сидеть не будем. Есть у меня мысли, как город от ворога уберечь. Я об этом много думал, покуда назад возвращались. Правда, хотел Батый голову мою, в которой эти мысли угнездились, от тела отсечь.