Черная Скала - [26]

Я не могла себе представить, что можно вот так просто войти, купить билет и полететь куда угодно.

Но было и другое: возле центрального почтамта на земле, скорчившись, сидела женщина, и там, где должны были быть кисти, свисали лохмотья бледной кожи, похожие на побеги, выросшие из запястий. Она подняла руки, и эти страшные завитки заколыхались, как живые. Почему-то они напомнили мне о мангровых болотах неподалеку от Черной Скалы. Женщина сидела на газете, по которой расползалось желтое пятно — я догадалась, что это ее моча. Женщину нельзя было назвать ни молодой, ни старой. Она как-то странно смотрела на меня, и я поняла, что она ждет милостыни. Люди заходили и выходили, не обращая на нее внимания, как будто ее здесь не было.

— Мисс, подайте, сколько можете. Гляньте на мои руки. Бог благословит вас. — У нее был слабый дребезжащий голос. — Божье благословение всем нужно.

— У меня нет денег, — сказала я.

В телеграмме, которую я отправила в Черную Скалу на имя тети Тасси, говорилось: «Сообщаю, что я жива и здорова. Я не вернусь. Селия».

12

Те первые полгода, что я проработала у Родригесов, были самым счастливым временем в моей жизни. Доктор Эммануэль Родригес говорил, что я выполняю свои обязанности «ответственно и эффективно». Я ничего не имела против того, чтобы меня загружали работой — это помогало не думать. Каждый день к вечеру я чувствовала себя настолько уставшей и вымотанной, что сразу ложилась и засыпала. Если ко мне обращались с просьбой, я отвечала: «Да, сэр» или «Да, мадам», и с готовностью бежала выполнять поручение. По выходным я тоже работала. Во-первых, мне никуда не хотелось идти, а главное, я радовалась любой возможности подзаработать и отложить еще несколько центов в жестянку из-под молока, которую я хранила под кроватью.

Джо в конце концов решил примириться с моим существованием — может быть, благодаря тому, что Джо меня теперь побаивался, а может быть, потому что он понял, что в этой игре не будет победителя. И даже если я уволюсь, на мое место придет кто-нибудь еще, не Бриджит, конечно, потому что мама пообещала ему, что Бриджит никогда не вернется, но другая девушка, к которой ему все равно придется заново привыкать и приспосабливаться.

Я знала, что Элен Родригес мною довольна, потому что она сама мне об этом сказала. Она даже не представляла, что я стану ей настолько полезной. Как в тот день, когда мы на машине возвращались с покупками и она уже готова была свернуть на Роберт-стрит, но тут я заметила мальчугана, который ускользнул от своей матери, занятой разговором, и выбежал на дорогу. Я закричала: «Стойте, мадам!» Она резко нажала на тормоз, и мы остановились прямо перед малышом, который глядел на нас расширенными испуганными глазами. К нам уже бежала его мать, Элен Родригес закрыла лицо руками: «Слава Богу, Селия, что ты его заметила!» А в другой раз, когда она покупала в Гленденнинг ткань на новое платье и уронила десятидолларовую бумажку, я подняла ее и подала ей со словами: «Взгляните, мадам».

— Ты не просто дополнительная пара рук, ты еще и дополнительная пара глаз.

Мне нравилось куда-нибудь вместе с ней ходить. Еще больше мне нравилось выезжать на машине. Сидя за рулем, она часто рассказывала об Англии. Она выросла в деревне в красивой местности под названием Уорикшир. Потом она поступила в колледж, чтобы стать учительницей. Если бы она не встретила Эммануэля Родригеса, который учился в соседнем университете, то, наверно, сейчас преподавала бы в школе где-нибудь в Англии. Но с другой стороны, сказала она как-то раз, что есть истинная любовь, если не самопожертвование?

— Точно так же и Господь принес в жертву своего Сына, чтобы доказать свою любовь к нам, Его детям. Когда кого-то любишь, то можно от многого отказаться. — Хотя, конечно, у нее никогда и в мыслях не было сравнивать ее любовь к мужу с любовью к Богу!

Элен Родригес очень хотелось вернуться в Англию. Она скучала по своей сестре, которая все еще жила в той же деревушке, где они обе выросли. Они с сестрой очень близки, сказала миссис Родригес, но в то же время совершенно разные. Изабель сильная и предприимчивая, сама ведет хозяйство на ферме, где живет с мужем и четырьмя детьми.

— Я практически не знаю своих племянников и племянниц. А они не знают Консуэлу. Никогда ее не видели.

Потом она заговорила о временах года. Листья становятся желтыми, красными, оранжевыми и опадают с деревьев. А зимой снег укрывает землю пушистым белым одеялом и вода так сильно замерзает, что можно ходить по прудам и озерам, а иногда даже и по рекам.

— Конечно, зимой очень холодно, но снег такой красивый, и детям он очень нравится. — Затем она попыталась описать свои любимые весенние цветы: — Они желтые, но в середине у них торчит оранжевое рыльце. И еще у них такой сладкий запах. Ты замечала, что цветы здесь почти не пахнут?

— А как насчет франжипани, мадам? — напомнила я.

— Ну хорошо, пожалуй, что так. Но что в них хорошего, если их нельзя поставить в вазу?

Неподалеку от дома Элен был лес, в котором росли колокольчики. Она спросила: «Ты когда-нибудь видела колокольчики?» Я чуть не сказала: «Где бы я могла их видеть?»