Черная Скала - [2]

Все говорили, как же мне повезло, что у меня есть тетя Тасси. Мои двоюродные сестры, Вера и Вайолет, были на три года младше меня. Они одинаково выглядели, одинаково разговаривали и одинаково смеялись. Тетя Тасси часто повторяла, какие они красавицы, но я так не считала. Кожа, да: кожа у них была темная, сияющая и гладкая, как спелый баклажан. Но их одинаковые лица были совершенно заурядными, и фигуры, прямые и тонкие, напоминали неумело нарисованных палочками человечков.

Как и у меня, отца у них не было. Не успели Вера и Вайолет родиться, как их отец сбежал с какой-то девкой с Барбадоса, и больше ничего о нем не слышали. Я тогда была еще совсем маленькой, поэтому почти ничего не помню. Помню только, что тетя Тасси часто была такой грустной, что даже не выходила из дому.

Потом однажды днем она отправилась в сторону залива Бакуу и по дороге встретила Романа Бартоломью, невысокого, костлявого мужичонку, которого в деревне прозвали «Аллах», потому что он мнил себя не меньше, чем богом. Он сказал: «Здравствуй, Тасси Д’Обади», и снял шляпу. Тетя вежливо кивнула в ответ. Она слыхала про Романа Бартоломью, но никогда раньше с ним не говорила. «Как ты смотришь на то, чтобы сходить сегодня вечером на танцы в Карнби?» Да, сказала она, почему бы и нет. Мне сегодня как раз нечем заняться. И все, дело сделано, вот они уже и пара, и Роман получил место в скобяной лавке Кэмпбелла, прямо здесь, в Черной Скале.

По пути в отель «Робинзон Крузо», где она работала горничной, тетя Тасси каждый день проходила мимо синего деревянного здания и вглядывалась в темные окна, высматривая Романа. Иногда он махал ей, а иногда выходил наружу, на яркий слепящий свет (когда солнце высоко стоит над островом, оно светит ослепительно ярко). И он мог сказать: «Тасси, у тебя что-нибудь есть?» А она отвечала, да, я принесла тебе сок. Или манго, или сладкий кекс, или что-нибудь другое, что было у нее с собой. А иногда она могла сказать, нет, ничего, чего бы у тебя уже не было, повернуться и пойти своей дорогой. Порой Роман просил у нее денег. «Тасси, не найдется ли у тебя немного мелочи?» И она рылась в кармане своего синего в белую клетку фартука, выуживала монету и отдавала ему. Мне ужасно не нравилось, как Роман смотрит на меня — исподтишка, краешком своих узких, похожих на щелочки, глаз — и я обычно пряталась за старой водоразборной колонкой. «Селия такая пугливая! Ну прямо как маленькая птичка», — говорил он, протягивал ко мне руку и посвистывал, как будто я и вправду была птичкой.

Люди говорили, что тетя попала из огня да в полымя. Но она была так счастлива, что нашелся мужчина, не возражающий против детей от другого мужчины и дочери умершей сестры (то есть меня), что ухватилась за него, как утопающий за соломинку. У него не было ни гроша за душой, но ее это не волновало. Как сказала однажды тетя Сула, каждый видит то, что хочет увидеть, и слышит то, что хочет услышать. Не прошло и года, как Роман, сообразив, что у него есть шанс хорошо устроиться, сделал тетю Тасси «честной женщиной».

Миссис Мэйнгот любила повторять, что Роман Бартоломью проползет и под брюхом у змеи. Уже тогда я знала, что это правда. С самого начала было ясно, что ему нельзя доверять. Как в тот раз, когда мы ходили в церковь, а наш дом едва не сгорел дотла, потому что Роман завалился спать с горящей сигаретой. Когда мы вернулись, оранжевая огненная полоса как раз начинала растекаться по полу. Тетя Тасси всплеснула руками и громко выкрикнула: Ромааан! Наверно, вся деревня услышала. Я принесла ведро воды, а Вера и Вайолет начали визжать, да так, что я велела им заткнуться и лучше принести еще воды. Но они будто приросли к месту как вкопанные. После того как пожар потушили и на полу и на стенах остались только черные пятна, Роман притворился, что плачет. Тетя Тасси тут же обняла его и начала уговаривать не волноваться. А потом еще и дала ему доллар, чтобы он мог сходить в бар Джимми, что в конце улицы, успокоиться и прийти в себя, потому что «такие вещи случаются». Иногда некого винить, кроме дьявола.

Но Роман-то как раз и был дьяволом. С тех пор, как мне стукнуло восемь, он начал кружить около меня, как голодный пес. Когда я делала уроки, он заходил в мою комнату, перебирал ленты у меня в волосах или наклонялся и дул мне на макушку. Один раз он пробежал пальцами по моей шее. Я сидела неподвижно, как каменная. Но чаще всего он стоял в дверях и пялился на меня, а я делала вид, будто его здесь нет. Было проще позволять ему вытворять все это, чем не позволять и «навлекать на себя неприятности», как он говорил, «потому что все равно никто тебя не послушает». Ты никто и ничто, сказал он мне однажды, когда я пригрозила, что расскажу тете. У тебя никого нет, кроме Тасси, а Тасси нуждается во мне, как растение в воде, так что кому, ты думаешь, она поверит? Я уже рассказывал ей, какая ты лгунья.

Слезы потекли по моему лицу. Я крикнула: «Я поеду в Англию и отыщу своего отца! А вы все катитесь к черту!»

А потом выскочила из дома, пересекла двор по тенистой стороне и, продравшись сквозь кусты, выбежала к реке. Там лежали крупные камни, серые и теплые, особенно на другом берегу. Огромное бревно — когда-то ствол красного дерева — было перекинуто через реку, и я решила по нему перебраться. Река не была глубокой, но в одном месте был водоворот. Я вдруг поскользнулась и упала. Руки взметнулись вверх, я сделалась прямой и твердой, как карандаш. Вода опрокинула меня, завертела и понесла, и я была уверена, что вот-вот умру. Все вокруг было мутным и расплывчатым, частицы песка и ила со дна набивались в нос и в глаза. Двое мальчишек, удивших рыбу неподалеку, видели, как я упала, подбежали и, держась за камни, вытащили меня за волосы, по их словам, густые и жесткие, как водоросли. Когда тетя Тасси узнала о том, что произошло, она сказала, что никогда бы не отпустила меня одну на реку и вообще, ради всего святого, чего меня туда понесло?