Черная река. Тоа-Тхаль-Кас - [10]

Бассейн Черной — край, в общем богатый пушниной. Больше всего здесь ловят бобров и другого водяного зверя — выдру, ондатру, норку. Район Клускуса славится первосортным темным бобровым мехом, и Пол часто получает специальные заказы из Нью-Йорка, Парижа и Лондона.

В охотничьем хозяйстве первый важный шаг вперед был сделан в 1926 году, когда правительство ввело обязательную регистрацию звероловами участков, где они ставят капканы, — так называемых «звероловных троп». Эта мера, правда, решила только часть проблем и одновременно создала новые. До введения регистрации охотники ставили капканы более или менее где хотели либо делили участки по джентльменскому соглашению. Воздействовать на них сверху в каком бы то ни было смысле было почти невозможно, так как, если не считать частных владений, юридически никаких границ не существовало. Поскольку никто из охотников не обладал исключительными правами на тот или иной участок, ничто и не заставляло их думать о том, как бы обеспечить стабильный годовой выход пушнины с участка. Когда участки были официально расписаны и их границы закреплены законом, тот, кто хотел ставить капканы в государственных угодьях, должен был получить разрешение от зарегистрированного охотника, с одной стороны, и от охотничьей инспекции — с другой. Охотники начали заботиться об охране природы и сурово расправлялись с браконьерами. Теперь они могли приводить в порядок охотничьи участки и избушки, зная, что время и деньги потрачены не зря, так как каждый стал хозяином на своем участке. Участки обычно давались в виде кварталов, отделенных друг от друга полосами отчуждения. Время от времени между двумя белыми охотниками разражалась война, и тогда работников отдела охраны природы командировали в лес с миротворческой миссией. Споры чаще всего возникали, когда границей участка служила не возвышенность, а река. Был случай, когда некто доказал, что он лучший охотник на бобров, чем его сосед, — тем, что выловил их всех до единого. Но в общем белые охотники жили припеваючи, и с каждым годом жить им становилось все проще. Ежегодная перерегистрация, десятидолларовая лицензия на год и годовой отчет о числе и видах отловленных пушных зверей сохраняли участок в единоличном пользовании зарегистрированного владельца, у которого теперь появился стимул следить за постоянным возобновлением лесного поголовья. Часть охотников стали егерями и проводниками, кое-кто завел параллельно небольшую скотоферму, некоторые пробавлялись старательством, намывали золото. Человек не мог жить лесом и наслаждаться полной свободой.

С другой стороны, от сотрудников охотничьей инспекции требовалось ангельское терпение, каковым они далеко не всегда обладали. Являясь промежуточным звеном между федеральной и местной властью, они неизбежно делали ошибки. Огромные куски земли записывались на имя одного индейского клана. Наиболее влиятельные в клане забирали себе самые выгодные участки, а прочим оставляли что похуже. Некоторые индейцы продавали свои участки. Многие продолжали потихоньку охотиться на своих родовых тропах, особенно когда за шкурку бобра [18] начали платить по восемьдесят, а за маленького «черного соболя» (пекана) по сто долларов. Нередко бывало, что, когда индеец, не очень-то разбирающийся в законах белых, наконец выбирался зарегистрировать свою родовую охотничью тропу, оказывалось, что его участок уже стал собственностью кого-то другого.

В эту обширную округу белые, в особенности уполномоченные по делам индейцев, заглядывали редко, и обделенным не к кому было идти.

Например, Старый Джеррибой, индеец из Клускуса, который жил у Нижних Ючиникских озер, утверждал, что в свое время клан из Дейла записал на себя тропу, издавна принадлежавшую клускусцам, а затем уступил ее семейству Лавуа — потомкам того Жана Батиста Уэккэна Букчера, который был гонцом и толмачом у Саймона Фрэйзера во время его экспедиции к морю в 1808 году. Бастер Лавуа, унаследовавший участок от своего отца и дяди, разрешал Джеррибою ставить капканы на южном конце тропы, и они часто охотились на этой тропе оба, потому что участок был велик для одного Бастера. И все-таки это несправедливо. Старый Джеррибой не оставил наследников, но кто-то другой из клускусских индейцев должен был бы теперь получить этот участок по наследственному праву.

В тридцатые годы леса наводнила армия безработных, и весь край до сих пор усеян остатками их лачуг. Эти люди браконьерствовали, где только могли, особенно на индейских участках, которые поближе. По мере истребления пушных зверей росли сложности и учащались столкновения между белыми и индейцами. Вследствие этого управление по делам индейцев позаботилось о регистрации всех индейских охотничьих участков. Позднее управление даже перекупило для индейцев некоторые участки у белых владельцев.

Через несколько лет охотничьи сводки превратились в ералаш. От индейцев ежегодной перерегистрации не требовали, в разрешении на отстрел и ловлю они не нуждались, и сообщать, сколько зверей они добыли за год, им было ни к чему. Эти поблажки в конечном счете обратились против самих же индейцев и против любых охранительных мер, обеспечивающих воспроизводство пушных ресурсов. Вдобавок некоторые индейцы переходили из одного клана в другой или меняли имя: Алексис Лонг Джонни мог превратиться в Лонга Джона Алексиса. Узнать, где ставит канканы тот или иной индеец, можно было только у него самого или у его вождя. Некоторые индейцы, злоупотребляя своим, как им казалось, выгодным положением, сначала свели под корень легко идущий в руки дорогой мех, а потом жаловались, что им достались бедные участки. Кое-какие участки действительно были опустошены за предыдущие годы. Среди скупщиков меха попадались понимавшие необходимость охраны фауны и такие оказывали существенную помощь, но большинство не упускало ни единой незаконной поживы. Бюрократизм, исторически унаследованные права, непрерывный отлов производителей как законными охотниками, так и браконьерами — все это приводило к полнейшему хаосу.