Черная речка. До и после - К истории дуэли Пушкина - [8]

Шрифт
Интервал

был вполне умерен в отношении опорожнения, но у него что-то случилось с головой, ибо он не вполне отчётливо соображал; Барант[4] неподвижно лежал навзничь на палубе без шинели и держал парус от Кронштадта до Петербурга. Над ним-то я не смеюсь, мне его просто жаль, ведь человек с его здоровьем, позволяющий себе такие сумасбродства, просто безумец; нет нужды называть вам героя экспедиции, вы и сами догадываетесь! Да, Бобринский[5] был великолепен, невозмутимый и величественный в опасности, ведь опасность, по его утверждению, была чрезвычайная. Он провёл нас с такой сноровкой и умением, что мы за полтора часа дошли от горной школы до дома Клея[6], столкнувшись на пути со всеми лодками; мы до того обозлили мужиков, что чуть бунта морского не вызвали на всех судах.

Вот, дорогой мой, и все необычайные и бурные события, случившиеся в моей жизни с тех пор, как вы оставили Россию, поскольку живу я настолько уединённо и спокойно, насколько это можно себе вообразить. Ежедневно я ложусь в 11 часов, а встаю в 9; погода для наших учений стоит неплохая, так что чувствую я себя отменно. Как поживает мой друг Геверс[7], право, не знаю: видимся мы редко, его почти никогда нет дома, он мечется, точно наевшаяся отравы крыса: и что же, новые знакомцы таскают его на обеды, порой даже с устрицами, да в ложи на бенефисы; после вашего отъезда он весьма успешно пользуется всеми этими благами, так что кошелёк его не страдает и не может его упрекать. А я за ним наблюдаю, поскольку меня это забавляет, и могу вам сообщить, что недавно он свёл тесное знакомство с Энгельгартом[8], чем вовсю пользуется.

Зато в отношении экипажей и лошадей он не столь удачлив. Только что он продал двух белых и признаёт, что потерял 50, а то и 75 рублей. Впрочем, правильно сделал, что продал: одна постоянно срывалась в галоп, а другая на следующий день после того, как он на ней выедет, начинала хромать.

Брей по своему обыкновению вечно безумно занят и едва успевает отвечать; никогда он не остаётся в одном месте достаточно долго, чтобы завести с ним продолжительную беседу: ему ежедневно бывает необходимо сделать сто визитов да просмотреть столько же важных дел, и это не оставляет ему времени вникнуть в то, что вы ему говорите. К тому же, он безумно влюблён в крошку Хаген [?][9], причём не рискует в том признаться, опасаясь известной Дамы[10], которая не спускает с него глаз; теперь, когда муж в отъезде, он уже не может отговариваться приличиями, так что придётся ему сидеть там с утра до вечера! Я желаю ему многих удовольствий.

Моё письмо найдёт вас уже устроенным, довольным и познакомившимся с папенькой Дантесом[11]. Мне будет чрезвычайно любопытно прочесть следующее ваше письмо, чтобы узнать, довольны ли вы тем, какие выбрали воды[12], и обществом, которое там нашли. Ах, как всё было бы по-иному, будь я не в одиночестве, как сейчас, а с вами! Как был бы я счастлив! Пустоту, которую обнажило ваше отсутствие, невозможно выразить словами. Я не могу найти для неё лучшего сравнения, чем с той, которую, должно быть, чувствуете вы сами; ведь хотя порой вы и принимали меня с ворчанием (я, разумеется, имею в виду те случаи, когда вы были заняты важными депешами), я тем не менее знал, что вы рады немного поболтать; для вас и для меня стало необходимостью видеться в любое время дня. Приехав в Россию, я ожидал, что найду здесь только чужих людей, так что вы стали для меня провидением! Ведь друг, как вы говорите, слово неточное, друг не сделал бы для меня того, что сделали вы, ещё меня не зная. Наконец, вы меня избаловали, я к этому привык, так скоро привыкаешь к счастью; а вдобавок ещё и снисходительность, какой я никогда не нашёл бы в отце. И вдруг я вновь оказываюсь среди людей завистливых и ревнующих к моему положению, так что представьте, насколько сильно я чувствую разницу и как мне приходится ежечасно осознавать, что вас больше здесь нет. Прощайте, дорогой друг. Хорошенько лечитесь, а ещё больше развлекайтесь, и я уверен, вы вернётесь к нам в добром здравии и с самочувствием таким, что сможете жить в своё удовольствие, как в 20 лет, не беспокоясь ни о чём на свете. По крайней мере, таково моё пожелание, а вы знаете, что я вас люблю всей душой, а пока целую вас так же, как люблю, то есть очень крепко.

Всецело преданный вам

Ж.Дантес

Передайте наилучшие пожелания моему отцу и скажите, что я давно уже жду письма из Сульца[13].



Первое из писем Дантеса Геккерену написано вскоре после отъезда из Петербурга голландского посла, отправившегося хлопотать по поводу его усыновления, признания в правах наследования и включения в нидерландское дворянство. Решение этой задачи затянулось на целый год. Необходимо было заручиться согласием родных Дантеса, прежде всего отца, который должен был при жизни уступить свои права на сына постороннему человеку, Геккерену, т.е. требовалось добиться доброго к себе отношения членов семьи Дантеса, живших в Сульце. Отец Дантеса находился в это время в Баден-Бадене, куда и отправился поначалу Геккерен, как для лечения, так и, что было важнее, для знакомства с ним. Дантес несомненно предупредил отца о приезде Геккерена. Геккерену необходимо было уладить отношения и со своими собственными родственниками и возможными наследниками, они должны были однозначно выразить своё согласие с его намерениями. Самое же главное, чего предстояло добиться Геккерену, это согласия короля, решение которого зависело и от дворянского собрания королевства, его готовности принять в свою среду Дантеса. Как показало время, на пути Геккерена и Дантеса вырастало одно препятствие за другим; их обсуждение станет одним из важнейших предметов переписки, от которой до нас дошли только письма Дантеса.


Еще от автора Вадим Петрович Старк
Пуговица Пушкина

«Пуговица Пушкина» — литературно-документальная реконструкция событий, приведших А. С. Пушкина к трагической дуэли. Книга написана итальянским профессором русского языка и литературы Сереной Витале на основе исследования архивных источников, в том числе и новых документов из личных архивов наследников Геккерена-Дантеса.


Наталья Гончарова

Все, кто знал Наталью Гончарову, сходились в одном: она была изумительной красавицей. Свет ревниво следил за ее успехами, пристально всматривался в ее поступки. Сплетники злословили по поводу ее отношений с Дантесом, приписывали ей равнодушие и прозвали «кружевной душой». Даже влюбленный в нее Дантес отказывал ей в уме. Многие считали ее виновницей гибели Пушкина. Сам же он называл Натали не только своей Мадонной, но также «женкой» и «бой-бабой». Она воспитала семерых собственных и троих приемных детей.Жизнь Натальи Николаевны, в 18 лет ставшей женой первого поэта России, а в 24 года оставшейся вдовой, по сей день вызывает споры, рождает мифы и разноречивые толки.


Тайна Дантеса, или Пуговица Пушкина

Эта книга-сенсация – взгляд на судьбу русского гения известной итальянской пушкинистки, исследовательницы и знатока русской литературы Серены Витале. Написанная на основе документальных источников, а главное, писем Жоржа Дантеса его приемному отцу, которые впервые были предоставлены автору из семейного архива Геккернов, она выстраивает цепь событий, приведших Пушкина к трагической дуэли. Витале рассказывает о том, что друзьям Пушкина вскоре после дуэли стала известна вызвавшая ее истинная причина, но они договорились держать ее в тайне…


Рекомендуем почитать
В.Грабин и мастера пушечного дела

Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.


«Еврейское слово»: колонки

Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.


Градостроители

"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.


Воспоминание об эвакуации во время Второй мировой войны

В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.


Старорежимный чиновник. Из личных воспоминаний от школы до эмиграции. 1874-1920 гг.

Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.