Черная речка. До и после - К истории дуэли Пушкина - [4]
Как теперь ясно, между этими двумя письмами было ещё одно: от 2 февраля 1836 года. Оно вводит весьма существенный мотив во всю историю отношений Дантеса и Наталии Николаевны: мотив готовности молодого француза, действительной или мнимой, следовать советам своего старшего друга. «Я последую твоим советам, ведь ты мой друг, и я хотел бы излечиться к твоему возвращению и не думать ни о чём, кроме счастья видеть тебя и радоваться тому, что мы вместе».
Как свидетельствует С. Витале, Анри Труайя получил от правнука Дантеса полный текст двух писем, но напечатал только их фрагменты, к тому же с ошибками, породившими много нелепых толкований. Н. А. Раевский в книге «Портреты заговорили» писал, к примеру, что «виновность Натали после публикации двух писем Дантеса доказана бесспорно». В свою очередь, И. М. Ободовская и М. А. Дементьев даже подвергли сомнению подлинность писем: «Можно предположить, что письма Дантеса написаны много лет позднее и оставлены им среди бумаг „для оправдания потомством"» (Ободовская И. М., Дементьев М. А. Вокруг Пушкина. М., 1978. С. 111. Далее — Вокруг Пушкина). Подобные заключения сродни широко распространённому мифу о кольчуге Дантеса и разве что указывают на отсутствие у их авторов каких бы то ни было представлений о кодексе дворянской чести. Семён Ласкин, автор книги «Вокруг дуэли», несмотря на то, что видел эти письма в архиве барона Клода де Геккерена, на основании знакомства с фрагментами двух из них высказал совсем уже странное соображение о том, что предметом страсти Дантеса была вовсе не Наталия Николаевна, а Идалия Полетика.
В своё время никому не известный Николай Маркович Колмаков, студент Петербургского университета, встретив Пушкина на Невском проспекте, обратил внимание на отсутствие пуговицы на бекеше поэта. Из этого он сделал глубокомысленный вывод о том, что «около него не было ухода». Недостающая пуговица явилась символом такого рода поверхностных суждений. Из-за отсутствия документов и писем, а также в силу полярных пристрастий пушкинисты стремились обелить или, наоборот, очернить жену поэта. Всё это сказалось при оценке тех фрагментов, которые опубликовал в своё время Анри Труайя. Только доступ ко всем письмам, хранящимся у потомков Дантеса, дал возможность со всею полнотою проанализировать как тексты писем, так и уточнённые теперь факты, касающиеся последних лет жизни поэта.
Перевод писем на русский оказался затруднён в связи с тем, что язык оригинала сбивчив, подчас бессвязен и далёк от литературной грамотности. Ради выявления смысла переводчик вынужден был иногда отходить от скрупулезной идентичности. Однако чрезмерное выглаживание авторской стилистики мы сочли неоправданным.
Общее число писем Дантеса к Геккерену — двадцать пять. Первое помечено 18-м мая 1835 года, последнее даты не имеет, но датируется нами 6-м ноября 1836 года исходя из сопоставления контекста письма с известными событийными вехами тех дней.
Первое из писем написано вскоре после отъезда Геккерена из Петербурга и представляет собою ответ на письмо посланника Дантесу. Посвящённое прежде всего воспоминанию о проводах Геккерена до Кронштадта и собственному возвращению обратно в Петербург, это письмо задаёт общий и в дальнейшем неизменный тон остальным письмам. Уверения в преданности и любви к Геккерену, выражения благодарности за сделанные им подарки перемежаются светскими сплетнями, полковыми новостями, в которых особое место занимают заботы и связанные с ними волнения по поводу собственной карьеры. Ни единого раза не идёт речь о какой-нибудь прочитанной книге, нет упоминаний и о театральных постановках, а имена актёров французской труппы всплывают в письмах только в связи с театральными скандалами и сплетнями. Ими в полной мере кормит Дантес своего приёмного отца.
Письма вносят дополнительные штрихи в психологический портрет Дантеса, который сложился у нас на основании всех ранее известных фактов и мемуарных свидетельств. Для нас в этих письмах ценно прежде всего то, что они обращены к человеку, с которым Дантес вполне откровенен. Маска светских условностей сброшена, он не встаёт ни в одну из тех поз, которые демонстрирует на людях. Не снимается только одна маска — признательного и любящего друга.
Главной заботой Дантеса является, несомненно, карьера — ей подчинено всё. О каких бы скандальных происшествиях в Петербурге ни сообщал он своему приёмному отцу, он с удовлетворением отмечает свою непричастность к ним и тем самым отсутствие пагубных последствий на служебном поприще. Так в письме от 1 сентября 1835 года, поведав Геккерену об очередной выходке своих однополчан-кавалергардов, он замечает: «…я определённо не хотел бы оказаться на их месте, ведь карьера этих бедняг будет погублена, и всё из-за шуток, которые не смешны, не остроумны, да и игра эта не стоила свеч». В этом весь Дантес, такой, каким он проявит себя и в истории с Пушкиным.
Очень характерен с этой точки зрения его рассказ в письме от 2 августа 1835 года о празднике в Графской Славянке под Павловском, в имении графини Юлии Самойловой, или Жюли, как Дантес её называет. Описание этого праздника мы встречаем и в письме Ольги Сергеевны Павлищевой, сестры Пушкина, своему мужу Николаю Ивановичу от 12 сентября того же года из Павловска: «Кстати о новостях: Его Величество разрешил графине Самойловой удалиться при условии не появляться ни в Москве, ни в Петербурге. Недавно она вздумала устроить деревенский праздник в своей Славянке, наподобие праздника в Белом Доме Поль де Кока; поставили шест с призами — на нём висел сарафан и повойник: представьте себе, что приз получила баба 45 лет, толстая и некрасивая! Это очень развлекло графиню, как вы можете представить, и всё её общество, но муж героини поколотил её и всё побросал в костёр. […] Говорят, что офицеры, которые явились без позволения на этот праздник, назавтра были под арестом» (Письма Ольги Сергеевны Павлищевой к мужу и к отцу. 1831—1837. СПб., 1994. С. 107). В числе провинившихся Дантеса не было. Он пишет Геккерену, что «почёл за лучшее не бывать там, раз император так решительно высказался против тех, кто запросто посещал этот дом». Осторожность и ещё раз осторожность руководят поведением Дантеса.
«Пуговица Пушкина» — литературно-документальная реконструкция событий, приведших А. С. Пушкина к трагической дуэли. Книга написана итальянским профессором русского языка и литературы Сереной Витале на основе исследования архивных источников, в том числе и новых документов из личных архивов наследников Геккерена-Дантеса.
Все, кто знал Наталью Гончарову, сходились в одном: она была изумительной красавицей. Свет ревниво следил за ее успехами, пристально всматривался в ее поступки. Сплетники злословили по поводу ее отношений с Дантесом, приписывали ей равнодушие и прозвали «кружевной душой». Даже влюбленный в нее Дантес отказывал ей в уме. Многие считали ее виновницей гибели Пушкина. Сам же он называл Натали не только своей Мадонной, но также «женкой» и «бой-бабой». Она воспитала семерых собственных и троих приемных детей.Жизнь Натальи Николаевны, в 18 лет ставшей женой первого поэта России, а в 24 года оставшейся вдовой, по сей день вызывает споры, рождает мифы и разноречивые толки.
Эта книга-сенсация – взгляд на судьбу русского гения известной итальянской пушкинистки, исследовательницы и знатока русской литературы Серены Витале. Написанная на основе документальных источников, а главное, писем Жоржа Дантеса его приемному отцу, которые впервые были предоставлены автору из семейного архива Геккернов, она выстраивает цепь событий, приведших Пушкина к трагической дуэли. Витале рассказывает о том, что друзьям Пушкина вскоре после дуэли стала известна вызвавшая ее истинная причина, но они договорились держать ее в тайне…
Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.