Черная радуга - [49]

— Подскажи, лучше, как до меловой горы добраться. — Перебил умруна полянин.

Водяник задумался и, оглядевшись, ткнул зеленым когтем в сторону деревьев.

— Век не забуду. — Пообещал Безымян и, проверив: на месте ли грамота, махнул умруну рукой.

— Еще свидимся. — Булькнул помощник и сполз в воду.

Полянин проводил водяника долгим взглядом и, дождавшись, когда утихнут круги, двинулся через лес. За спиной раздался недовольный рев. Оглядываться Безымян не стал, а лишь ускорил шаг. На душе было спокойно. Нечисть в речку теперь не сунется. А если осмелится, водяник ее вмиг потопит. Неплохо парнишка устроился. Работа не пыльная. Особенно напрягаться не нужно. А что, если и впрямь к старости лет в утопленники податься? Безымян вздрогнул и отрицательно качнул головой.

Чем дальше полянин уходил от Выборга, тем светлее становился лес. Деревья начали давать просвет. С заката потянуло дымом. Безымян выбрел на дорогу и пошел смелее. Чтобы не скучать, он принялся насвистывать незамысловатую мелодию. Умные люди говорили, что делать это в доме нельзя. Только ведь лес — не дом, а денег у него отродясь не водилось. Да и лешим они ни к чему. Все богатство лесовиков — шишки да хвоя. Не привыкшие к твердой обуви ноги начали гудеть от усталости. Еще немного и придется делать привал. Не успел Безымян подумать об этом, как вековые сосны расступились, и на горизонте показался горбатый склон белого холма. Из-за гребня поднимался легкий дымок походного костерка. Взобравшись на кручу, полянин увидел на фоне сереющего неба две фигуры: взрослого и ребенка.

— Выбрался. — Прошептал Безымян и побежал к огню.

Завидев его, Степан и Арпашка бросились навстречу. Товарищи столкнулись у самого подножья и, сомкнув объятия, покатились по земле, оглашая округу радостными воплями.

— Где это ты обновки раздобыл? — Разглядывая Безымяна, удивленно спросил стрелок.

— Долгая история. По дороге расскажу.

— Ты что, спешишь?

Полянин кивнул.

— Утром двинем. До Киева неделя ходу. Поспеем. А сейчас, прошу отужинать.

Безымян втянул запах жареного мяса и, вздохнув, согласился.

— Далеко вы от леса отошли. — Присаживаясь у костра, произнес он.

— Неспокойно ночью. За деревьями что-то кричит, ухает. — Поведал Степан, протягивая полянину подрумянившуюся кабанью ногу.

Безымян вцепился зубами в горячее мясо. Сок вперемешку с кровью побежал по подбородку и начал капать на дареную рубаху.

— Чего торопишься? Никто не отнимет. — Произнес стрелок, аккуратно срезая мясо с костей.

— Певцы не беспокоили?

— Нет. Сперва мы их опасались. Первую ночь даже огонь разводить не стали. Да только сгинули родные. Наверное, их умруны сожрали, а может, к себе приняли. Лютуют теперь вместе.

Стрелок подбросил в костер сушняка и тихо спросил:

— Сам-то где пропадал?

Безымян вытер рот рукавом и начал рассказывать. Степан выслушал его, не перебивая. Время от времени он оживлялся, услышав знакомое имя или название. Когда полянин замолчал, стрелок удивленно качнул головой и проговорил:

— Так ты в князья нацелился, братское сердце? Глядишь, скоро мы с Арпашкой тебе кланяться будем.

— Не злорадствуй. — Попросил полянин. — Сам знаешь, мне это княженье до одного места. Девушка больно хорошая.

— Дядя Безымян. — Влез Арпашка. — Разве любовь на свете существует?

— Сам думал, что нет. А тут увидел и растаял. Сейчас сижу, только о Снежане и думаю. Как она там? Ждет или уже забыла?

— Да, брат. Ты попал. — Хлопнув полянина по плечу, подытожил Степан. — Теперь спи, давай, а я покараулю. Утро вечера мудренее.

— Устанешь, — разбуди. Все равно не засну.

— Только попробуй. Чтобы завтра был свежий, как огурчик.

— Выступаем на рассвете?

Стрелок кивнул.

— Нужно спешить. Еще не известно, как нас в Киеве встретят.

— А что? Грамота есть. Останется к князю Владимиру пробиться. Это не сложно. Говорят, он любому пришлому рад.

— Думаю, трудности не кончились. То, что ты с нечистью породнился и лес прошел — только полдела. Успокоимся, когда назад с войском пойдем.

Степан отвернулся от Безымяна и, побагровев от напряжения, навалился на лук. На длинных жилистых руках стрелка вздулись узловатые бугры мышц. Сняв тетиву, охотник ослабил хватку и, вздохнув с облегчением, полез в суму. Нащупав колчан, Степан достал стрелы и разложил их перед собой. Безымян слышал и раньше, что опытные стрелки умеют приколдовывать, уговаривая железных сестриц не лететь мимо цели. В трудную минуту нашептанный наконечник не подведет: найдет щель и поразит с первого выстрела. Ветер и броня ему не помеха. Степан смеялся над этими россказнями, утверждая, что все дело в твердости рук и верном глазе, однако сам мог упрашивать стрелы сутки напролет. Вот и сейчас он принялся шептать, оставаясь безучастным ко всему, что творилось вокруг. Слушая монотонное бормотание стрелка, полянин думал о Снежане. Он смотрел на ночное небо и время от времени тяжело вздыхал. Мысли Безымяна начали путаться, и незаметно для себя он провалился в тяжелый, не дающий отдыха сон.

Утро выдалось ветреным. С самого рассвета зарядил нудный моросящий дождь. Проснувшись от холода, Безымян разделил холодное, подернувшееся белесой коркой жира мясо на три части и съел свою долю. Арпашка и Степан не притронулись к завтраку и, побросав остатки в суму, двинулись в обход черного леса в направлении Киева. Безымян сровнял следы костра и, убедившись, что за ними не следят, пошел следом. Лес скрылся за горизонтом, и вокруг потянулись унылые поля. Скошенные травы пожухли, устремив короткие желтые стебли в хмурое осеннее небо. Полянин любовался увядающей природой, мечтая о том, как соберет войско и вернется в Выборг. Время перевалило за полдень, а ровная лента дороги все продолжала бороздить жнивье, разделяя поле межой на две равные части. Вид был настолько однообразен, что путникам казалось, будто они топчутся на месте. Когда у полянина появилось подозрение, что над ними жестоко подшутили, далеко впереди заслышался лай собак. Безымян насторожился. Тревога передалась стрелку. Разбойный люд имел привычку стягиваться к столице в поисках легкой наживы. Нужно было быть настороже. Степан передвинул колчан на правую сторону и передал суму Арпашке. Однако беспокойство оказалось напрасным. Через полверсты путники набрели на засевший в грязи обоз. Три груженые большими черными клетями телеги засели в земле так, что на поверхности остались только верхние обода колес. Возницы не оставляли тщетных попыток освободиться. Трещали подпруги, скрипели повозки, кони переступали на месте, роняя окровавленную пену с разорванных удилами ртов, но обоз не двигался с места. Завидев путников, провожатые бросили работу и схватились за оружие.