Чёрная радуга - [43]

И когда Га-тор уже готов был опустить свой меч, который он удерживал с таким трудом, в своей голове он услышал спокойный уверенный голос:

— Остановись, изгнанник!

И невозможно было сказать, что несет этот голос — добро или зло. Он был спокоен, он был уверен в себе, он был открыт и не пытался обманом уклонить руку бессмертного воина от головы соперника. Он был ласков и миролюбив. Но это могла быть ловушка. Это мог быть тот же морок, наведенный странным существом.

Вон стоит как вкопанная вся дружина арвингов! Вон бесстрашный сугавар Да-гур выронил меч из руки и отстраненно смотрит на происходящее, даже не пытаясь вмешаться! Все побеждены! Все! Остался лишь он, он один! И сейчас один лишь удар его меча может вернуть силу в этих воинов, один лишь удар меча разорвет липкие путы лжи и морока!

— Остановись, изгнанник!

Словно эхо гуляет в голове. Незнакомец прикасается к его сознанию и пытается погасить пыл его страсти. Он пытается остудить сердце.

Изо ртов этих существ то и дело вырываются облачка пара. Пар настолько густой, что в уме мелькает мысль-вспышка — это скальды! Это новые механические воины стального Хвана! Скальды по подобию людей. Или арвингов!

— В тебе огромная сила, ворхут Га-тор, — сказал голос. — Но склони же колена пред теми, кто не является твоим врагом! Мы лишь тени прошлого, мы тлен мира Сианука! Тебе незачем убивать чужое прошлое и свое будущее, изгнанник! Опусти меч!

Неожиданно холодное сияние его меча погасло. Дух меча остыл, отказавшись от схватки. В руке Га-тора теперь было обычное неосвященное железо, которое, несмотря на это, могло также нести смерть.

— Нам не нужна твоя душа, — продолжил голос, — но если ты не остановишься, потеряешь ее. И мы уже ничего не сможем сделать. Наша сила осталась в прошлом, а наша жизнь испаряется на твоих глазах из наших ртов. Опусти меч!

Командиру экспедиционного корпуса из Таш-Кале показалось, что он действительно теряет свое тело. Оно становилось тяжелее и тяжелее с каждым мигом. Он не в силах был удерживать этот груз. Тело оседало, а душа поднималась все выше, с трудом цепляясь за лоскутки его оболочки. Он словно бы пытался удержать тяжелый, промокший плащ. И ткань рвалась в его пальцах, и тяжесть вещи была так велика, что руки немели. Душа отлетала в мир невидимого.

Га-тор опустил свой меч…

Пятая глава

До шестнадцати лет Вадим прожил в поселке Барндом, веглундском поселении в Энгане — редколесье северо-восточного сегуната Сунакуни. Через этот поселок лежали оживленные пути с востока — из Вакии — и с юга — из Акки и Урды — на благодатный запад, где располагались такие оживленные центры торговли, как Шварцбрак и порты Леонии. По улочкам Барндома проходили оружейные караваны из Братских княжеств, следовали паромобили из Акки, груженые микрином, тесанным камнем или чайным листом, заезжали редкие торговцы из Урги, чаще всего возившие в Шварцбрак микриновую смесь и ткани. Даже торговцы с юга отдавали предпочтение этой дороге, несмотря на близость вечно воюющих в последние годы ваков. Вялотекущая война, в которую были вовлечены все шесть княжеств некогда единой Вакии, продолжалась уже более тридцати лет, то затихая, то вновь разгораясь с новой силой.

Несмотря на достаточно выгодное расположение, уровень жизни в Сунакуни был крайне низок. Если Шварцбрак и походил на развитый и богатый город, то остальная часть страны жила значительно хуже. К настоящему упадку Сунакуни привела сначала война за независимость от Каннагарской империи, а после — борьба за власть в своем собственном руководстве. В результате добившаяся независимости страна не выдержала и десяти лет в свободном плавании. К власти очень скоро пришел опальный капитал, который вновь наладил взаимоотношения с прежним хозяином. Вскоре зависимость Сунакуни от Каннагара стала чуть ли не больше, чем была ранее, до освободительной войны. Теперь всю политику и экономику страны определяли исключительно в Иреку — столице Каннагарской империи. Для данной формы управления даже название свое придумали «сегунат». Это не так обидно, как прежняя «колония», а смысл тот же самый.

Барндом — поселок дюжины дорог — славился своими мастерами-механиками. Долгие переходы по каменистым проселочным путям сказывались на паровых машинах, будь они хоть бы и в Наге сделаны. Дорога брала свое, приводя в негодность сложную технику. Десятки мастерских предлагали решить эту проблему, причем поднимая ценовую планку практически до уровня Шварцбрака.

Однако Вадим вырос не в мастерской, что было бы вполне логичным для Барндома, а на ферме отца Старка. Последний вложил немало сил в развитие коневодства в Энгане. Если учесть, в какой нищете проживала большая часть Сунакуни, то станет понятно, отчего именно лошадь стала основным средством передвижения для простых граждан, а не паромобили или дорогостоящие скальды. Так что дело Старка набрало вес всего за пару-тройку лет.

Старк, как и многие жители Барндома, был родом из Номарка. Своей родиной он всегда называл Рему. Местные купцы настолько оценили его мастерство в разведении первоклассных лошадей, что невольно сравнивали с главными коневодами Сианука — ноарцами. А потому некоторые утверждали, что на самом деле северянин Старк родом из Маноира. Барндомские скакуны Старка славились изяществом и легкостью. Они были чрезвычайно быстры и выносливы, могли покрыть большие расстояния без отдыха. Единственными конкурентами Старка были вакийские конезаводчики. Однако в силу непрекращающейся войны данная отрасль на востоке быстро пришла в упадок.