Черная пурга - [3]

– Даст Бог, до нас она не докатится, – произносил священник и крестился.

Доктору надоедал разговор о политике, и он предлагал:

– Господа! Давайте попросим Александра Георгиевича что-нибудь спеть!

Его дружно все поддерживали. Александр Георгиевич приносил гитару, и на веранде лилась мелодия, завораживая слушателей.

После нескольких песен священник убежденно говорил:

– Уважаемый Александр Георгиевич, с вашим голосом надо петь в церковном хоре.

– Куда там мне до хора, – отвечал тот, – мне бы успеть с хозяйством управиться. Много времени отнимают поездки на строящуюся церковь.

– Жаль, очень жаль, – с сожалением произносил священник, – такой талант пропадает.

Хозяева провожали гостей за калитку. Александр Георгиевич пожимал им руки, а они целовали руку хозяйке.

В любви и заботах друг о друге и текла жизнь. В 1917 году у Михайловых родилась долгожданная дочка. Отец собственноручно изготовил деревянную кроватку-качалку. На токарном станке выточил фигурные балясины ограждения. Кроватка получилась на славу и на загляденье родных и близких. Анастасия Даниловна заблаговременно приготовила приданое для ребенка. Временами ее душу точило беспокойство: плохая примета – готовить приданое еще не родившемуся ребенку. Она старалась не думать об этом. Будучи атеисткой, считала приметы пережитком прошлого.

Покачивая кроватку и любуясь спящей девочкой, Анастасия Даниловна, обращаясь к мужу, произносила:

– Наша Миля – ровесница революции. Что, интересно, ей предначертано судьбой?

– Вряд ли тебе кто-нибудь ответит на этот вопрос. Я не представляю, какая ей жизнь уготовлена революцией…

Родители с ранних лет приучали дочь к труду и прививали хорошие манеры. Анастасия Даниловна всегда привлекала дочь к посильной работе. Накрывая в саду стол к приезду гостей, обычно давала Миле в руки лукошко и просила набрать для самовара сосновые шишки, осыпавшиеся с дерева, под которым стоял стол. Девочка росла бойкой и расторопной. За самоваром собирались родственники и гости, приезжавшие из Минусинска.

3

К семнадцати годам Миля расцвела жгучей красотой. От отца ей достался звонкий певучий голос, от матери – твердый характер. На посиделках она всегда была в центре внимания. На стройную, высокую брюнетку засматривались многие парни, но она никому не позволяла себя провожать с вечеринок. Если кто-нибудь из парней увязывался за ней, она останавливалась и, посмотрев на него черными глазами, полными ярости и негодования, грубо произносила:

– Что тебе надо?

От такого обращения парень отставал и больше к ней не приближался. Ей нравился гармонист Александр Грудзинский, но он не обращал на нее внимания. С каждой вечеринки он провожал домой кого-нибудь из девушек. В душе Мили бушевала ревность. Она думала: «Я же красивее Верки. Почему он сегодня провожает ее?» Домой возвращалась расстроенной. Мать, увидев ее состояние, спрашивала:

– Что с тобой? На тебе лица нет.

– Саша пошел провожать страхотину Верку.

– Ты что, влюблена в него?

– Не влюблена, но обидно, что он не обращает на меня внимания.

– Что ты в нем нашла хорошего? Волосы у него как у рыжего колонка.

– При чем тут волосы! Послушала бы, как он поет, как играет на гармошке!

– Милочка, ты, однако, влюблена в музыку…

Мать прекратила расспрашивать дочь, посмотрела на ее статную фигурку и подумала: «Дочь уже выросла, стала настоящей невестой…»

На очередных посиделках Миля села рядом с Александром и предложила:

– Давай споем на два голоса!

Дуэт получился замечательный.

С тех пор Саша стал провожать Милю. Домой она возвращалась радостной и счастливой.

– Что случилось? – удивлялась мать, – ты сияешь, как глазурованный пряник!

– Меня сегодня провожал Саша.

– Добилась все-таки своего, ну и характер, – произносила мать и замолкала.

Во время одной из бесед матери с дочкой в разговор вмешался отец:

– Доченька, ты бы поостереглась Грудзинского, он же поляк.

– Что из того, что поляк? Поляки разве не люди?

– В нашем роду была полячка. Ее усилиями весь наш род как пургой унесло из родных мест в Сибирь.

– Папа, ты никогда не рассказывал об этом. Расскажи, пожалуйста, подробно.

Александр Георгиевич задумался. При царском режиме он не афишировал свое положение ссыльного. При советской власти статус дореволюционного ссыльного мог принести дивиденды, но гордость не позволяла ему этим воспользоваться.

– Папа, почему ты молчишь?

4

Тяжело вздохнув, словно воспоминания о прошлом вызвали притупившуюся боль, отец начал повествование:

– До Сибири твои предки жили в Смоленске и носили всеми уважаемую фамилию Суворовы…

– Мы родственники Александра Васильевича Суворова! – обрадовавшись, вскричала Миля.

– Нет, мы были однофамильцами прославленного генералиссимуса.

– Жаль.

– Мой отец, Суворов Георгий Михайлович – зажиточный мещанин, держал в Смоленске лучший извоз. Нанятые кучеры на его конях, запряженных в кареты, возили самых почитаемых в городе жителей…

Человек гордый и самолюбивый, он не терпел несправедливости и обмана. Его жена, очаровательная полька Ядвига, блистала красотой и нарядами на всех городских мероприятиях. Она приглянулась городничему, у них завязался роман. Слухи дошли до Георгия Михайловича. В нем закипела злость и жажда мести. Он был горяч и скор на расправу со своими ямщиками. Многие испытали на себе его тяжелую руку. Не отдавая себе отчет, что городничий – не ямщик, долго не думая, отец собрался и отправился в управление полиции. В приемной его встретил городовой вопросом: