Черная пелерина - [28]

— Не знаю…

— Да, точно. Мсье Маккинсли, — лицо мадам Сильвии разгоралось, — а что, если это сделала мадам Гортензия? Сама мадам Гортензия Дюмолен? Если она решилась убить мужа ради молодого любовника? Вечная проблема, известная с древних времен…

— Фруассару здорово за сорок.

— За сорок, — с некоторым оттенком грусти повторила мадам Сильвия. — Да-да. Вы говорите, что ему уже здорово за сорок? По крайней мере… — она не закончила, впав в минутное раздумье.

Молодой режиссер воспользовался перерывом и спросил:

— А что поделывает ваша племянница?

— Селестина? — очнулась мадам Сильвия. — Боже милостивый, она сидит в своей комнате и плачет.

— Не может быть!

— Да, так вот. Она впечатлительный ребенок.

— По правде говоря, она такой не выглядит.

— Она очень скрытная. Но в нашей семье все отличаются большой чувствительностью.

— Я хотел бы увидеть мадемуазель Селестину. Луиза попросила меня об этом. Комиссар обещал прислать дочь утром в дом на холме, а до сих пор она не подает признаков жизни. Я специально пришел…

— Ах, вон как, — прервала холодно мадам Лепер. — Сомневаюсь, что Селестина захочет вас видеть, она со вчерашнего дня не выходит из своей комнаты. Селестина! — позвала она. — Селестина, мсье Маккинсли пришел именно к тебе!

— Но мадам, — спохватился Маккинсли, — я в мыслях не имел ничего подобного. Вы меня не так поняли. Я нанес сегодняшний визит для того, чтобы завязать дружеские отношения, мадам Лепер. Очень вам благодарен за доверие, и, может быть, некоторую симпатию… — Торнтон взял руку хозяйки дома, а его взгляд идеально сглаживал недостатки произносимого текста. — Мне очень жаль малышку Луизу, она просто убита. Селестина обязательно должна ее навестить.

— Селестина! — во второй раз позвала мадам Сильвия, но все безрезультатно. — Я загляну к ней мсье Маккинсли, — заявила она и с неожиданной ловкостью выбежала из комнаты.

Мадам Сильвия вернулась расстроенной.

— К сожалению, она не открыла дверь. Сказала, что уже легла, и что у нее мигрень.

— Это наверняка фамильное, — заметил без иронии режиссер и попросил еще одну чашку шоколада.

Следующий день вроде бы не принес каких-либо изменений. Каждый из обитателей От-Мюрей прожил его, как мог: домочадцы резиденции Шарля Дюмолена сосредоточенно и в атмосфере взаимного недоверия, другие жители города — дальнейших лихорадочных предположений, совещаний и домыслов. Комиссар Лепер не покидал учреждения, инспектор Рандо в управлении Тулона исследовал собранный материал.

Около семи вечера жара начала спадать. Несмотря на это, улочки От-Мюрей продолжали оставаться пустыми. По базарной площади перед закрытыми магазинами носились обрадованные свободой дети. Из-за закрытых окон не слышно было никаких отзвуков жизни. Детский шум и крики заглушал царящий над всем звон колоколов.

Толпа людей на бледно-зеленом склоне холма из далека выглядела, как тень от облака, хотя небо над От-Мюрей в это время было чистым. В восемь часов звон на церковной колокольне прекратился. Дети, пораженные внезапной тишиной, прекратили игры. Пятно на склоне холма превратилось в множество отдельных подвижных точек. Торжество было закончено, люди расходились. Шарль Дюмолен успокоился в родной земле.

Шествие разбилось на разной величины группки. Обитатели От-Мюрей, недостаточно насытившиеся впечатлениями, вполголоса обсуждали последние события. Семья умершего в окружении прибывших из Парижа друзей скрылась в тенистом парке. Гул голосов усиливался. Селестина Лепер, державшаяся во время церемонии в стороне, не пошла вместе со своей подружкой и теперь быстрым шагом направлялась в центр города. Заезжие журналисты с фотоаппаратами наперевес атаковали Торнтона Маккинсли. Чувствовалась всеобщая потребность в обсуждении: все приглашали друг друга на стаканчик вина. Семейство Вуазенов, убранных в темные одежды, возглавляло процессию уважаемых граждан, направлявшихся в кондитерскую «Абрикос». Кюре Бреньон отстал у церкви; еще через несколько метров и мсье Пуассиньяк, приподняв шляпу, свернул в боковую улочку, предоставив остающимся любоваться его развевающейся пелериной.

— Нервы не выдержали, — с усмешкой сказал доктор Прюден, обращаясь к мсье Дюверне.

Дюверне ответил:

— Он только выиграл бы, если бы немного подождал. А я устал, сейчас пойду прямо домой. Ввиду таких событий выпью кофе.

Как известно, мсье Пуассиньяк и мсье Дюверне, кроме как в зале городского Совета, никогда не сидели за одним столом. В кафе «Абрикос» в силу негласного взаимного соглашения они приходили в разное время, не встречая друг друга. Если ситуация, вроде нынешней, способствовала потреблению чашечки кофе, а время было «ничейным», то выигрывал тот из противников, который раньше занимал благословенную нишу. Когда мсье Дюверне заглядывал в кондитерскую в неурочное время и замечал в глубине зала мсье Пуассиньяка, он задерживался у стойки, просил от нечего делать у мадам Вуазен две трубочки с кремом, после чего съедал их тут же, стоя, или, завернув в тонкую розовую бумагу, уносил домой. Если же мсье Пуассиньяк был тем, который заметил за овальным столом нежелательного для себя компаньона, он тоже брал два пирожных и покидал заведение без малейшего ущерба для своей гордости.