Черная Орхидея - [94]

Я оторвал от спинки стула онемевшие руки.

— Как звали ту женщину?

Долфин пожал плечами.

— Она назвалась Делорес Гарсия, но, очевидно, эхо было выдуманное имя. После того как я узнал про убийство Де Витта и Часко, я пришел к выводу, что она была одной из любовниц Часко. Он слыл бабником, у которого было довольно много богатых мексиканских любовниц, поэтому, скорее всего, дама просто хотела отомстить за убитого любовника. Насколько я понял, ей уже было известно, что за убийствами стоял Бланчард, и она просто хотела, чтобы я нашел его.

Я спросил:

— Ты слышал о деле Черной Орхидеи в Лос-Анджелесе?

— Кто же о нем не слышал?

— Ли принимал участие в его расследовании до того, как приехал сюда, и в конце января в этом деле появился тихуанский след. Не задавал ли он вопросов про Орхидею?

Долфин ответил:

— Нет. Хотите услышать конец истории?

— В быстром темпе.

— Ладно. Я вернулся в Сан-Диего, и напарник сказал мне, что та дама получила мое сообщение. Затем я поехал в Рино немного отдохнуть и проиграл там почти все, что она мне заплатила. Потом я начал думать про деньги, которые были у Бланчарда, и мне захотелось узнать, для чего на самом деле та дамочка его искала. Эти мысли меня настолько захватили, что я вернулся в Диего и, завершив там кое-какие дела, связанные с поиском пропавших людей, уже через две недели снова приехал в Энсинаду. И вы знаете? Никакого Бланчарда там не было.

Спрашивать Васкеса или полицейских было глупо, поэтому я стал кружить по городу в поисках информации. Потом как-то смотрю, какой-то сопляк идет по улице в его почтальонской куртке и в другой раз еще один молокосос в его майке, в которой он выступал на Лиджэн Стэдиум. Затем узнаю, что в Хуаресе повесили двух человек за то, что они якобы убили Де Витта и Часко. И я, конечно, делаю вывод, что за всем этим стоит местная полиция. Я остаюсь в городе, верчусь возле Васкеса, пытаясь ему понравиться, стучу на наркоманов. И наконец, вся эта история с Бланчардом приобретает для меня законченные очертания. Поэтому если он был вашим другом, то приготовьтесь.

Когда он произнес слово «был», я сломал спинку своего стула. Долфин заметил:

— Ну и дела!

Я выдохнул:

— Заканчивай.

Частный детектив заговорил медленно и спокойно, как будто он задабривал кобру.

— Его убили. Порубили на куски топором. Какие-то сопляки его нашли. Они залезли к нему в дом и нашли там труп. Один из них пошел и рассказал все полиции, чтобы на них не повесили это убийство. Васкес сказал им, чтобы они никому больше об этом не рассказывали, и дал им денег и некоторые вещи, которые принадлежали Бланчарду. После этого труп похоронили за городом. Я узнал, что никаких денег в его доме не нашли. Поэтому я решил здесь остаться, понимая, что Бланчард был преступником. Я знал, что рано или поздно его начнет разыскивать какой-нибудь американский полицейский. Когда вы появились на станции и начали рассказывать сказки про вашу работу в столичной полиции, я понял, что этот полицейский — вы.

Я попытался все отрицать, но мои губы отказывались шевелиться. Долфин завершил рассказ:

— Может быть, это сделали местные, может быть, та женщина или ее друзья. Может быть, кто-то из них взял его деньги, а может быть, и нет, и тогда это можем сделать мы. Вы ведь знали Бланчарда, вы могли бы узнать кто...

Я вскочил и ударил его спинкой от стула; удар пришелся по шее, и он снова рухнул на ковер. Я наставил свой револьвер ему в затылок; горе-сыщик застонал и начал умолять:

— Послушайте, я не знал, что это так вас заденет. Я его не убивал и я вам не помощник, если вы хотите поймать того, кто это сделал. Пожалуйста, Блайкерт, черт возьми!

Я простонал в ответ:

— Как я узнаю, что это правда?

— Недалеко от пляжа есть песчаный котлован. Местная полиция сбрасывает туда трупы. Один мальчишка сказал мне, что он видел, как несколько полицейских закапывали там большого белого мужчину. Это произошло как раз где-то в то время, когда Бланчард был убит. Черт побери, это правда!

Я опустил револьвер.

— Тогда показывай.

Кладбище находилось в десяти милях южнее Энсинады, сразу же за дорогой, ведущей на побережье, на обрыве, возвышавшемся над океаном. Оно было отмечено большим горящим крестом. Долфин подъехал к нему и заглушил двигатель.

— Это не то, что вы думаете. Местные жители зажигают эти штуки потому, что не знают, кто здесь захоронен и у многих из них есть родственники, которые пропали без вести. Это своего рода ритуал. Они жгут кресты, и полиция не мешает им, это как часовые с ружьем, отпугивающие голытьбу. Кстати, вы не спрячете свою пушку?

Мой револьвер был наставлен ему в живот; я подумал, что, видимо, уже давно держу его на прицеле.

— Нет. У тебя есть инструменты? Долфин сглотнул комок в горле.

— Только садовый инвентарь. Послушайте...

— Нет. Ты отведешь меня к тому месту, про которое говорил мальчишка, и мы будем копать.

Долфин вышел из машины и открыл багажник. Я последовал за ним и увидел, как он достал большую штыковую лопату. Отблески от горящего креста освещали сыщика и его старенький «додж»-купе; заметив в багажнике несколько деревянных колышков и обрезков ткани, лежавших рядом с запасным колесом, я засунул за пояс револьвер и, сделав из них два факела, зажег их от креста. Протянув один Долфину, я сказал: