Черная молния. Тень буревестника. - [2]
Они признавали только поэтов пишущих о таких как они. И читали друг другу стихи, стихи посвященные им, белым бестиям нового тысячелетия.
— В кого ты такой уродился? — слабо возмущалась мама.
— Тебя же посадят, дурак! — бешено кричал папа.
Вадим чуточку презрительно усмехался в ответ. Овощи, планктон, это его родители. Мама с утра до ночи пашет в кредитном отделе банка. Папа специалист по недвижимости. Уходят засветло, а домой возвращаются почти ночью совершенно обессиленные работой и бесконечными пробками на дорогах. Жалкие клерки, белые воротнички, покорное начальству убогое быдло. Он презирал их жизнь, их выбор, их работу. Презирал, но не забывал как следует пожрать из набитого продуктами холодильника. Одежда, компьютер, квартира в столице, все было приобретено на их деньги. Впрочем он как-то не очень думал об этом, еда, одежда, жилье и его оплата это было нечто само собой разумеющееся, как и карманные деньги которые ему регулярно выдавали. Они планктон, а он ариец. И это его выбор и его жизнь. И никто, слышите никто, не смеет ему указывать как жить.
— Неужели у тебя нет ничего святого? — держа в руках взятый из его комнаты самодельный нацистский шеврон, с недоуменным испугом возмущался отец и устало почти безнадежно попросил, — Одумайся сынок, одумайся…
Святое у Вадима было, только пока он еще не знал об этом, а думаться им пришлось вместе: ему и его отцу.
В тот день когда Вадим пришел с тренировки, его отец уже вернулся с работы. Они больше почти не разговаривали. Не о чем, а спорить и ругаться было бессмысленно, это понимали оба. Так обменивались бытовыми репликами, самые родные люди и уже почти чужие друг другу.
Одетый валяясь на диване в своей комнате Вадим услышал как резко прозвенел дверной звонок. Мать пришла. И тут же услышал рычащий отцовский крик:
— Кто тебя?
Вадим выбежал из комнаты, от острой боли сжалось сердце. Его избитая, вся в крови мама бесформенным кулем осевшая на пол плакала.
— Четверо в переходе почти у дома, ограбили, сумку вырывали, не отдавала, избили и вот… — мама показала разорванные мочки ушей, — серьги… твой подарок… вырвали…
И слезы, боль матери, жгут сердце сына и он по детски плача ее обнял:
— Мама… мамочка…
— Ты! — крикнул побледневший отец Вадиму, — Скорую вызывай, а я…
Он подбежал к оружейному шкафу, рывком открыл стальные двери, достал охотничье ружье и патроны:
— А я… — с искривленным от ненависти лицом заклокотал он, — а я…
— А я с тобой, — вскочив и размазывая по лицу сопли крикнул Вадим и дальше жестко отрывисто ломающимся голосом:
— Ружье оставь, — (отец посмотрел на него с недоумением) Вадим пояснил, — со стволом дойдешь только до первого мента, (отец не отпускал оружие) и Вадим властно, уверенно, — оставь тебе говорю, топор в сумку, нож в рукав куртки, я молоток возьму, этого хватит… уррр… урроем сук…
— Не надо, — плакала мама, — пусть их… в милицию надо…
— Приметы… как одеты… возраст… — ожесточенно спрашивал отец. Пока жена как завороженная его тоном отвечала, Вадим звонил маминой сестре тете Ане, просил ее срочно прийти, помочь матери.
А потом они задыхаясь выбежали из дома, ловя воздух перекошенными ртами летели к подземному переходу и никого не нашли. Еще пару минут бесцельно походили, а затем:
— Звоню своим, — весь бледный от нерастраченной злобы сказал Вадим, — по маминой сотке этих тварей найдем, а ты своих друзей собирай, чем больше тем лучше, район охвата нужен большой.
— Друзьям? — растерянно спросил папа.
А у него не было друзей, были коллеги и деловые партнеры, нужные знакомые, друзей не было. Его друзья остались в далекой юности и в другом городе. В этой столице людям друзья не нужны, слишком уж хлопотно. Друзья это всегда проблемы, а девиз нашего времени: «Это твои проблемы, сам их решай».
А вот друзья его сына пришли. Трое из пяти в их группе. По нашим подлым временам это весьма неплохой результат. В переходе быстро посовещались. И поехали на следующую станцию метро. «Там — заявил рослый, бритый наголо, устрашающего вида скин Шульц, — постоянно крутится пацан сбывающий краденые мобилы» На остановке вместе вышли из вагона метро, сплоченной группой пошли на выход. В переходе нашли и задержали щуплого с белым скуластым лицом паренька торговца. Окружили. Допросили. Испуганный паренек дрожащими руками сразу выложил из своей сумки все мобилы. Вадим тут же узнал дорогую модель которая была у матери, и по пин — коду ее проверил, это был телефон его мамы. Оскалившись Вадим достал из яркого упаковочного пакета тяжелый молоток, его приятели умело заслонили жертву от прохожих.
— Это не я… — затравленно оглядывая всех, заплакал паренек.
Вадим молча и сильно толкнул его, сдавленно прорычал:
— Руки! Ладонь на ограждение.
Паренек положил открытую ладонь на перила ограждения, тонкие пальцы мелко неудержимо дрожали. Вадим ударил без замаха, хрустнули кости поломанных фаланг. Паренек взвыл.
— Молчи! Убью! — страшно прошипел Вадим.
— Не надо, — плача тихонько попросил паренек и с надеждой посмотрел на шедшего в их сторону милиционера.
Это была война, и мы все на ней были далеко не ангелами и совсем не образцовыми героями. Осталось только добавить, что этот рассказ не исповедь и мне не нужно отпущение грехов.
Как-то раз одуревшие с голодухи десантники старательно опустошили местную дынную бахчу, и афганские крестьяне не преминули тотчас пожаловаться командованию. Чтобы замять инцидент, убытки дехканам компенсировали большой партией армейского сухпайка. Спустя некоторое время «Голос Америки» сообщил, что «рашен коммандос травят мирное население Афганистана бактериологическим оружием». Весь гарнизон сутки по земле катался от смеха… Война, как ни странно, это не только страх, смерть, кровь. Это еще и забавные, веселые, невероятные истории, которые случались с нашими бойцами и поддерживали в них светлую надежду на то, что война закончится, придет долгожданный мир и они вернутся домой живыми…
Вещь трогает до слез. Равиль Бикбаев сумел рассказать о пережитом столь искренне, с такой сердечной болью, что не откликнуться на запечатленное им невозможно. Это еще один взгляд на Афганскую войну, возможно, самый откровенный, направленный на безвинных жертв, исполнителей чьего-то дурного приказа, – на солдат, подчас первогодок, брошенных почти сразу после призыва на передовую, во враждебные, раскаленные афганские горы.Автор служил в составе десантно-штурмовой бригады, а десантникам доставалось самое трудное… Бикбаев не скупится на эмоции, сообщает подробности разнообразного характера, показывает специфику образа мыслей отчаянных парней-десантников.Преодолевая неустроенность быта, унижения дедовщины, принимая участие в боевых операциях, в засадах, в рейдах, герой-рассказчик мужает, взрослеет, мудреет, превращается из раздолбая в отца-командира, берет на себя ответственность за жизни ребят доверенного ему взвода.
Это была война, и мы все на ней были далеко не ангелами и совсем не образцовыми героями. Осталось только добавить, что этот рассказ не исповедь и мне не нужно отпущение грехов.
Всегда были и есть люди на всю жизнь отравленные наркотиком войны. В узких кругах не парадных ветеранов их так и называют "Человек — Война".
Из переписки с читателями:Вопрос: Этот роман случайно не о писателе Иване Ефремове? Ответ: Все что изложено, в данном повествовании является авторским вымыслом, а любое сходство с реальными событиями и людьми - совпадением.
Однажды окружающий мир начинает рушиться. Незнакомые места и странные персонажи вытесняют привычную реальность. Страх поглощает и очень хочется вернуться к привычной жизни. Но есть ли куда возвращаться?
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.