Черная молния. Тень буревестника. - [2]

Воля к победе и воля к власти

слушай крови священный зов;

бойтесь, враги, оскаленной пасти

нового племени белых волков!

Они признавали только поэтов пишущих о таких как они. И читали друг другу стихи, стихи посвященные им, белым бестиям нового тысячелетия.

— В кого ты такой уродился? — слабо возмущалась мама.

— Тебя же посадят, дурак! — бешено кричал папа.

Вадим чуточку презрительно усмехался в ответ. Овощи, планктон, это его родители. Мама с утра до ночи пашет в кредитном отделе банка. Папа специалист по недвижимости. Уходят засветло, а домой возвращаются почти ночью совершенно обессиленные работой и бесконечными пробками на дорогах. Жалкие клерки, белые воротнички, покорное начальству убогое быдло. Он презирал их жизнь, их выбор, их работу. Презирал, но не забывал как следует пожрать из набитого продуктами холодильника. Одежда, компьютер, квартира в столице, все было приобретено на их деньги. Впрочем он как-то не очень думал об этом, еда, одежда, жилье и его оплата это было нечто само собой разумеющееся, как и карманные деньги которые ему регулярно выдавали. Они планктон, а он ариец. И это его выбор и его жизнь. И никто, слышите никто, не смеет ему указывать как жить.

— Неужели у тебя нет ничего святого? — держа в руках взятый из его комнаты самодельный нацистский шеврон, с недоуменным испугом возмущался отец и устало почти безнадежно попросил, — Одумайся сынок, одумайся…

Святое у Вадима было, только пока он еще не знал об этом, а думаться им пришлось вместе: ему и его отцу.

В тот день когда Вадим пришел с тренировки, его отец уже вернулся с работы. Они больше почти не разговаривали. Не о чем, а спорить и ругаться было бессмысленно, это понимали оба. Так обменивались бытовыми репликами, самые родные люди и уже почти чужие друг другу.

Одетый валяясь на диване в своей комнате Вадим услышал как резко прозвенел дверной звонок. Мать пришла. И тут же услышал рычащий отцовский крик:

— Кто тебя?

Вадим выбежал из комнаты, от острой боли сжалось сердце. Его избитая, вся в крови мама бесформенным кулем осевшая на пол плакала.

— Четверо в переходе почти у дома, ограбили, сумку вырывали, не отдавала, избили и вот… — мама показала разорванные мочки ушей, — серьги… твой подарок… вырвали…

И слезы, боль матери, жгут сердце сына и он по детски плача ее обнял:

— Мама… мамочка…

— Ты! — крикнул побледневший отец Вадиму, — Скорую вызывай, а я…

Он подбежал к оружейному шкафу, рывком открыл стальные двери, достал охотничье ружье и патроны:

— А я… — с искривленным от ненависти лицом заклокотал он, — а я…

— А я с тобой, — вскочив и размазывая по лицу сопли крикнул Вадим и дальше жестко отрывисто ломающимся голосом:

— Ружье оставь, — (отец посмотрел на него с недоумением) Вадим пояснил, — со стволом дойдешь только до первого мента, (отец не отпускал оружие) и Вадим властно, уверенно, — оставь тебе говорю, топор в сумку, нож в рукав куртки, я молоток возьму, этого хватит… уррр… урроем сук…

— Не надо, — плакала мама, — пусть их… в милицию надо…

— Приметы… как одеты… возраст… — ожесточенно спрашивал отец. Пока жена как завороженная его тоном отвечала, Вадим звонил маминой сестре тете Ане, просил ее срочно прийти, помочь матери.

А потом они задыхаясь выбежали из дома, ловя воздух перекошенными ртами летели к подземному переходу и никого не нашли. Еще пару минут бесцельно походили, а затем:

— Звоню своим, — весь бледный от нерастраченной злобы сказал Вадим, — по маминой сотке этих тварей найдем, а ты своих друзей собирай, чем больше тем лучше, район охвата нужен большой.

— Друзьям? — растерянно спросил папа.

А у него не было друзей, были коллеги и деловые партнеры, нужные знакомые, друзей не было. Его друзья остались в далекой юности и в другом городе. В этой столице людям друзья не нужны, слишком уж хлопотно. Друзья это всегда проблемы, а девиз нашего времени: «Это твои проблемы, сам их решай».

А вот друзья его сына пришли. Трое из пяти в их группе. По нашим подлым временам это весьма неплохой результат. В переходе быстро посовещались. И поехали на следующую станцию метро. «Там — заявил рослый, бритый наголо, устрашающего вида скин Шульц, — постоянно крутится пацан сбывающий краденые мобилы» На остановке вместе вышли из вагона метро, сплоченной группой пошли на выход. В переходе нашли и задержали щуплого с белым скуластым лицом паренька торговца. Окружили. Допросили. Испуганный паренек дрожащими руками сразу выложил из своей сумки все мобилы. Вадим тут же узнал дорогую модель которая была у матери, и по пин — коду ее проверил, это был телефон его мамы. Оскалившись Вадим достал из яркого упаковочного пакета тяжелый молоток, его приятели умело заслонили жертву от прохожих.

— Это не я… — затравленно оглядывая всех, заплакал паренек.

Вадим молча и сильно толкнул его, сдавленно прорычал:

— Руки! Ладонь на ограждение.

Паренек положил открытую ладонь на перила ограждения, тонкие пальцы мелко неудержимо дрожали. Вадим ударил без замаха, хрустнули кости поломанных фаланг. Паренек взвыл.

— Молчи! Убью! — страшно прошипел Вадим.

— Не надо, — плача тихонько попросил паренек и с надеждой посмотрел на шедшего в их сторону милиционера.