Черная метка - [108]

Он наклонился над столом и самодовольно улыбнулся, словно был детективом, поймавшим меня на крючок.

— Виновата. Гм-м-м, — задумчиво произнес он, выпуская дым.

— Джей, ты молод, — сказала я. — Когда-нибудь ты поймешь, что…

— Возраст здесь ни при чем, — оборвал он меня таким тоном, что на нас покосились из-за соседних столиков.

— Кроме того, ты живешь во Франции.

— Есть места похуже.

— Можешь сколько угодно жонглировать словами, Джей, — сказала я. — Но действительность всегда берет верх.

— Ты жалеешь, не так ли? — Он откинулся на спинку стула. — Я так много о тебе знаю и все равно совершаю глупости, подобные этой.

— Я никогда не говорила, что это было глупо.

— Ты отталкиваешь меня, так как не готова.

Я тоже почувствовала обиду.

— Ты никак не можешь знать, готова я или не готова. — Подошедший официант принял у нас заказ и неслышно удалился. — Ты потратил слишком много времени, чтобы разобраться во мне, но не разобрался в себе.

— Хорошо. Не волнуйся. Я больше никогда не буду угадывать твои мысли и чувства.

— Ага. Капризничаешь, — сказала я. — Наконец-то ты начинаешь себя вести в соответствии с возрастом.

Его глаза сверкнули. Я отхлебнула вина. Телли допил очередной бокал.

— Я тоже заслуживаю уважения, — отозвался он. — Я не ребенок. Как назвать то, что сегодня случилось, Кей? Общественная работа? Благотворительность? Сексуальное образование? Проявление родительских чувств?

— Наверное, не стоит говорить об этом здесь, — предложила я.

— А может, ты меня просто использовала?

— Я слишком стара для тебя. И говори, пожалуйста, потише.

— Это моя мать старая. И тетка тоже. А еще глухая вдова, которая живет по соседству.

Я поняла, что не имею представления, где живет Телли. Даже не знаю его домашнего телефонного номера.

— Старость — это манера поведения, когда ты становишься высокомерной, снисходительной и трусливой, — закончил он, приветственно поднимая бокал.

— Трусливой? Меня называли по-разному, но трусливой — никогда.

— Ты эмоциональная трусиха. — Он выпил вино, словно пытался потушить пожар внутри. — Именно поэтому ты жила с ним. Он был надежным человеком. Не имеет значения, что ты говоришь о своей любви к нему. Главное, за него можно было спрятаться.

— Не рассуждай о том, чего не знаешь, — предупредила я, начиная нервничать.

— Потому что ты боишься. Боялась с тех пор, как умер твой отец, с тех самых пор, когда почувствовала, что отличаешься от других, поскольку ты действительно другая, но за это надо платить. Мы платим, потому что мы особенные. Мы одиноки и редко догадываемся, что причина этого заключается в нашем отличии от остальных. Мы считаем, дело в нас самих.

Я положила салфетку на стол и отодвинула стул.

— Это обычная проблема со всеми козлами, которые владеют информацией, — сказала я тихим, спокойным голосом. — Вы присваиваете себе тайны, трагедии и радости людей, словно они ваши. По крайней мере я живу собственной жизнью и не подглядываю исподтишка за незнакомыми людьми. По крайней мере я не шпионю.

— Я тоже не шпионю, — отозвался он. — Мне поручили узнать о тебе как можно больше.

— Ты прекрасно справился со своей работой, — уязвленно заметила я. — Особенно этим вечером.

— Не уходи, пожалуйста, — тихо произнес он, протягивая ко мне руку.

Я отшатнулась от него и вышла из кафе под удивленные взгляды присутствующих. Кто-то засмеялся и сделал замечание, которое не нуждалось в переводе. Было очевидно, что этот красивый молодой человек и дама постарше устроили любовную ссору. А может, он ее альфонс.

Было почти половина десятого, и я решительно направилась к гостинице, в то время как парижане, похоже, только-только выходили на улицы. Женщина-полицейский в белых перчатках засвистела, пропуская машины, и мне вместе с толпой пешеходов пришлось ждать, пока можно будет перейти бульвар Капуцинов. Воздух был наполнен оживленными голосами и холодным светом луны. От аромата жареных пирожков и каштанов на маленьких грилях кружилась голова. Я совсем упала духом и торопилась, как беглец, спешащий от погони, и все же медлила, поворачивая за угол, так как хотела быть пойманной. Но Телли не побежал за мной. Когда, разгоряченная и расстроенная, я подошла к гостинице, сама мысль, что сейчас я вернусь в номер или увижу Марино, была невыносимой.

Я остановила такси, потому что мне оставалось сделать еще кое-что. Я решила сделать это одна, ночью, поскольку была в отчаянии и не хотела думать о последствиях.

— Да? — сказал водитель, поворачиваясь ко мне. — Чего желает мадам?

Я попыталась собраться.

— Вы говорите по-английски? — спросила я.

— Да.

— Вы знаете город? Могли бы пояснить, что мы видим?

— Видим? Вы хотите сказать, что мы видим сейчас?

— Нет, что увидим по дороге, — сказала я.

— Разве я похож на экскурсовода? — Кажется, я его развеселила. — Я не экскурсовод, но я здесь живу. Куда поедем?

— Вы знаете, где находится морг? Это на набережной Сены, рядом с Лионским вокзалом.

— Вам нужно туда? — Он опять повернулся ко мне и нахмурился. Мы ждали, пока откроется брешь в сплошном потоке машин.

— Да, мне нужно туда. Но вначале мы заедем на остров Сен-Луи, — произнесла я, ища Телли, хотя надежда увидеть его почти умерла.