Черная месса - [107]

Они садятся на скамейку. Где-то играет оркестр. В верхних октавах парит звонкий голос певицы. Она поет итальянскую каватину.

Лука слышит свой голос:

— Не похожа ли эта мелодия на нежную серну, которую преследует в горах божественный бородатый охотник? Так же бросается она с высоты своей каденции и лежит неподвижно у наших ног. Мертвая и счастливая.

— Как трогает твоя душа мое сердце!

— Я говорил о музыке.

— Только мы знаем, что это такое.

— Она — наше единение с Богом, — говорит он.

— Она — наше согласие с божьим миром, — говорит она.

Они поднимаются, они молча идут по бесконечному лугу.

Вдруг она останавливается перед большим индийским храмом. Тысячи гримасничающих божков пристально смотрят на нее сверху.

— Нужно войти. — Она идет впереди, Лука следует за нею.

Они в широком и длинном дворе. Посередине — огромный бассейн. Но вместо тины и лужиц воды в нем видны пепел и шлак; кое-где еще вспыхивают и взлетают огоньки пламени. В центре водоема возвышается труба, к ней прикреплена длинная бечевка.

— Железо в твоем теле полно шлаков, любимый! Ты должен искупаться, чтобы очиститься.

Лука прыгает в бассейн. Он тянет за шнур. Яростный ливень огня осыпает его искрами, не сжигая. Он выбирается из своей ванны.

— Теперь я чист? — спрашивает он.

— Чуточку чище! — смеется она.

— Но это ведь был не огонь, а только красивый фейерверк.

Они идут в другое крыло храма. Теперь лето. Созревшие колосья тянутся вверх и лопаются, будто рвутся скрипичные струны. Повсюду васильки и мак, подорожник и прекрасный куколь. Солнце пышет жаром.

— Ах, как тепло отзывается во мне это созревание и спелость! — говорит женщина. — Я ведь — сама природа. Да, я!

Ветер треплет ее локоны, они падают ей на лоб. Она приглаживает их ладонью.

— Как это прекрасно, — ощущает Лука.

Он говорит:

— Как ты красива! Я люблю тебя!

Она не смотрит на него. Но тихий стон блаженства срывается с ее губ.

— Это звезда во мне бродит как вино.

Мановением руки она сгибает воздух, будто ласкает невидимую беременность духа.

Потом она крепко его целует.

— Я не знала, что так бывает.

— Я тоже не знал.

— Я думала, что нельзя дарить счастье, что люди лгали бы, не решаясь признаться в нем самим себе.

— Я думал, это было бы самым отвратительным и ничего бы не принесло, кроме отвращения и усталости, которые мы, мужчины, скрываем, чтобы не быть жестокими.

— И теперь мы его познали! — Она сжимает его руку.

— О, рука, рука, рука… — шепчет он.

А она:

— Уже наступает вечер.

Лука стоит рядом с женщиной у открытого окна. За окном — ночь, сад шумит.

— Я буду целовать тебя сегодня ночью.

— Я счастлива, — говорит она.

— Ты счастлива, потому что я принадлежу тебе?

— Да, но еще из-за чего-то другого, любимый!

— Могу я целовать тебя сегодня ночью?

— Ничего другого тебе и не остается.

За окном яростно свиристит какая-то мерзкая птица.

— Это дурной знак? — спрашивает он.

Она отвечает:

— Не знаю.

— То, что мы делаем, — грех?

Она смеется.

Они обнимаются.

Терраса. Как тепло этой ночью! Она сидит, золотисто-смуглая, в кресле. Лука лежит, руки под головой, на полу и пристально смотрит на звезды.

— Если б мы находились на экваторе, мы видели бы Южный Крест.

Неподвижная звезда начинает холодно сверкать множеством красок, как злобная ледышка. Лука видит, как эта таинственная звезда растет и увеличивается. Он чувствует: сейчас, в это мгновение, взглянули на нас безжалостные глаза охотника.

«Молчи», — говорит ему в ужасе внутренний голос.

Но Лука уже произносит:

— Я вижу злую звезду над нами.

Ему кажется, что вот-вот его ударят кнутом по спине. В наказание.

В ее голосе страх:

— Не смотри вверх и не говори об этом.

Птица снова свиристит. Все громче и громче. Она верещит так, словно длинным крючковатым клювом подпиливает деревья в саду жизни, в лесу жизни. Лука думает: «Я не скажу об этом». Он смотрит на нее. Она как будто ничего не слышит.

Потом:

— Не угрожает ли любви смертельная ловушка?

— Какая?

— Похоть.

В ее глазах слезы.

Он продолжает:

— Я чувствую, в чем проклятие разврата. Она ускользает. Она отдаляется от возлюбленного, и это ее убивает. — Он бросается перед ней на колени и шепчет: — Мы должны навсегда оставаться братом и сестрой.

Они в комнате. Она одета в белое платье из флера и держит в руке свечу.

Ночная птица пилит все настойчивее.

Она говорит с дрожью в голосе:

— Закрой окно.

Лука спит. Сладкий аромат тимьяна окутывает его. Внезапно в дверь громко стучат. Он просыпается, вскакивает. Вот он стоит на лестнице большого дома. Испуганные люди спешат наверх и обратно. Женщины с распущенными волосами и в ночных рубашках. Некоторые несут тазы и полотенца, другие — зажженные свечи. Все стонут и шепчутся. Он слышит: «Женщина!» — «Она умирает!» — «Слишком поздно!» — «Пошлите за помощью!» — «Женщина…»

В бешенстве выбегает он из дома, с рычанием и ревом. Он мчится по саду, перепрыгивает изгородь.

Уже утро. Небо заволокло тучами. На нескончаемом крутом откосе густой кустарник бросается ему навстречу. Лука изодран и исцарапан. Он все время кричит:

— О Боже! Боже! Боже!

Вот он попадает в болото, увязая в трясине все глубже и глубже. Вязкая жижа ему уже по грудь. Он не может сопротивляться. Но снова и снова пытается выбраться. Вот он стоит на проселочной дороге. Он больше ничего не понимает.