Черная месса - [132]
МОЭС: Друг, о друг! Что случилось? Когда твое имя всплыло в прошлый раз, речь шла о герое Джоне Коннолли. Я слышал, как про тебя говорили как про Принца Города. Каждый инспектор, каждый мой знакомый из ФБР, кто знал тебя, говорили только о том, какой невероятно умный, опытный и тертый агент этот Джон Коннолли. Джон Коннолли совершил невозможное. Он сумел прорвать все заслоны и в буквальном смысле слова поставил бостонскую коза ностра на колени, и бюро так этим гордилось! И с радостью поставило это себе в заслугу. Вот что за истории я слышал когда-то о Джоне Коннолли. Но внезапно до меня дошли шепотки, такие шепотки, которыми обмениваются только втихаря, в задней комнате. «Знаете, он ведь агент-оборотень. И был оборотнем». Ты не устал слышать это? Тебя не тошнит от того, что люди намеренно порочат твое честное имя?
КОННОЛЛИ: Да, я потихоньку теряю терпение.
Как у любого политика, у Коннолли имелись определенные «темы», которые он стремился затронуть всякий раз, как давал интервью: что он никогда не сделал ничего противозаконного, сотрудничая с Балджером и Флемми; что эти криминальные боссы были всего лишь «бандой из двоих» и помогали ФБР уничтожить бостонскую ветвь международной криминальной организации; что ФБР в самом деле давало Балджеру и Флемми разрешение на совершение некоторых преступлений (игорный бизнес и «акулий промысел», то есть гангстерское ростовщичество) во время сбора информации; что Джон Моррис был «скверным парнем»; что прокуроры Вышак, Келли и Герберт не имели права предъявлять обвинение осведомителям ФБР в 1995 году. Коннолли назвал прокуроров трусами, нарушившими обещание ФБР (и, что более важно, обещание Коннолли) не преследовать Балджера и Флемми в уголовном порядке. «Я бы никогда не дал никому слова, если бы мог предположить, что правительство его нарушит», – сказал Коннолли Моэсу, понижая голос, чтобы сильнее подчеркнуть свои слова. «Они нарушили свое слово, – прорычал он, – и пусть им будет за это стыдно, этим прокурорам. Но они не имели права нарушать мое слово».
К этому времени Джон Коннолли представлял собой своего рода типичную публичную фигуру 1990-х – десятилетия, одержимого стилем и славой. Коннолли как будто решил, что если он самоуверенно объявит себя истинным героем всей этой истории – а он делал свои кичливые заявления бесстыдно и очень упорно, – то это станет правдой. Забудьте о горах свидетельств, выложенных перед судьей Вольфом, о часах обличительных показаний. И в основном Коннолли удалось добиться своего при помощи психической атаки в средствах массовой информации. Единственным препятствием на этой дороге, причем небольшим, оказался вопрос, заданный Питером Мидом с радиостанции WBZ-AM, остановившим разглагольствования Коннолли, чтобы спросить, в самом ли деле ФБР потворствовало насилию.
МИД: Разве насилие не является неотъемлемой частью «акульего промысла»?
КОННОЛЛИ: Ну… гм. Не совсем. Я хочу сказать – «акулий промысел»? Ну да, понимаете, я имею в виду, что насилие определенно является частью ростовщичества. Гм. Если кто-то отказывается расплатиться с вами, ему сделают больно. Но, гм… сама сделка между этими двумя людьми и еще кем-нибудь – нет, никакого насилия. Никаких убийств. Никакого насилия.
Во время этого вихря интервью Коннолли набирал очки у публики и в конце концов обрушил свою риторику на все продолжающиеся слушания с судьей Вольфом. В течение почти всего года он утверждал, что, как бы ему ни хотелось высказаться, он не может давать показания без статуса неприкосновенности, только не сейчас, когда прокуроры решили провести в отношении него расследование. Но поскольку слушания вроде бы заканчиваются, заявил Коннолли, пусть неприкосновенность катится ко всем чертям – он ее не хочет, и она ему не нужна. «Мне не нужен статус неприкосновенности, – заявил он «Бостон Тэб». – Я не совершал никаких коррупционных преступлений. Я отказываюсь от иммунитета по этому поводу. Он мне не нужен».
«И пусть засунут его себе в задницу», – добавил он.
Слишком запальчивые высказывания оказались оплошностью.
И адвокаты защиты, и прокуроры внезапно потребовали, чтобы судья Вольф снова призвал Коннолли в суд, раз уж тот постоянно повторяет, что неприкосновенность ему не нужна. Это был один из тех редких случаев, когда Кардинале и Вышак сошлись во мнениях. «Пора поджарить мистеру Коннолли пятки», – сказал судье Кардинале. Джейми Герберт, коллега Вышака, заметил, что во время своих интервью журналистам Коннолли «лгал о том, что происходит в зале судебных заседаний и вне его».
Юристы назвали Коннолли обманщиком, и утром перед Хэллоуином, 30 октября, Джон Коннолли вернулся в федеральный суд. Рядом шел его адвокат, Роберт Попео. Широкоплечий Коннолли выглядел на свидетельской трибуне очень эффектно. Он надел темный, отлично сидевший на нем костюм, красивый желтый шелковый галстук, из нагрудного кармана аккуратно выглядывал белоснежный носовой платок. Волосы он, видимо, недавно подстриг и уложил.
